Турухтанные острова
Шрифт:
Вернулся он свежим, бодрым. У бабки Ульяны было уже приготовлено на столе. На спинке стула лежал вышитый рушник.
— Вот, не хочешь ли попробовать? — Ульяна Петровна достала вилок квашеной капусты. — У вас в городе такой не купишь. Крепкий, не проколоть.
— Спасибо! Мне это нельзя! — сказал Серегин. Взглянул на разрезанный пополам кочан.
— Почему ж?
— Желудок болит. Нельзя острого.
— Тогда молочка выпей.
— От молока не откажусь.
— У-у ты! Такой молодой! В твоем возрасте гвозди надо глотать, все нипочем.
— Обращался, сколько раз!
— Надо что-то другое.
Когда Серегин шел на завод, ощущение утренней радости, приподнятости, свежести и молодости не покидало его.
День был солнечным, но не жарким. Обсохла роса. Траву в лугах еще не косили, и какими только ароматами цветов не был настоян воздух. Он равномерно гудел от пчелиного гула, пчелы копошились в каждом цветке, перелетали с одного на другой, забирались в цветочные граммофончики, копошились там, что-то бурча, были видны лишь спинки да измазанные желтой пыльцой задние лапки.
— Что ж, идем к главному, — сказал Серегину Шебаршин. — Надо показаться.
Директор находился в командировке. Его замещал главный инженер. Он принял их сразу. Возможно, Шебаршин с ним заранее договорился.
— Пройдите, — лишь на секунду заглянув в кабинет, предложила секретарь.
Все окна в кабинете были распахнуты настежь. Над столом главного инженера кружилась пчела. Поздоровавшись и познакомившись с Серегиным, главный инженер предложил сесть.
— Ну, расскажите, что новое может ожидать нас в ближайшие годы? Над чем вы работаете?
— У нас ведется НИР «Коллер». Дальнейшая модернизация кардиосканера. Заканчиваем первый этап.
Главный инженер подвинул стул поближе к Серегину. Новая работа его явно заинтересовала, и он приготовился слушать.
— Пытаемся выполнить изображение цветным. И это не дань моде. Человеческий глаз воспринимает около десяти различий по яркости и в то же время около сотни оттенков по цвету. Заманчиво попробовать некоторые параметры отраженного сигнала закодировать в цвет. Тем самым обеспечить большую различимость изображения. — Серегин, как говорится, сел на своего любимого конька. — Целевая задача такова: посмотреть, нельзя ли за счет цвета, за счет, так сказать, тонкой структуры сигнала получить еще какое-нибудь полезное качество, — закончил он свой рассказ.
Главный инженер улыбнулся. Серегин удивленно посмотрел на него.
— Не верите в такую возможность?
— Нет, почему же!.. Говорите вы так увлеченно, слушать приятно. Согласен с вами: надо внимательнее заглянуть в человека. Желаю вам удачи!
— Спасибо. Можно от вас позвонить в Ленинград?
— Пожалуйста. Из приемной. Скажите секретарю. — Главный инженер нажал кнопку переговорного устройства. — Татьяна Васильевна, закажи, пожалуйста, Ленинград, институт. Товарищ назовет номер телефона.
Серегин поблагодарил главного инженера, они с Шебаршиным вышли в приемную.
— Ты теперь сориентируешься без меня? Не заплутаешь? Я побегу.
Глядя на уходящего Шебаршина, Серегин думал, что тот, наверное, никогда в жизни не бегал стометровку, он заковылял, размахивая руками, а вот сам Серегин рванул бы сейчас стометровочку. Он так и подпрыгивал от нетерпения, будто должен был прозвучать сигнал стартера. И заторопился, когда секретарь позвала его к телефону. И на этот раз с ним разговаривал сотрудник, замещавший его. Слышимость была плохая. Серегин обрадовался тому немногому, что расслышал. А услышал он, что в системе отображения включают цветную трубку. Не все получается.
— Что не получается? — кричал Серегин.
Чувствовалось, что сотрудник на противоположном конце провода надрывался, крича, но от этого слышимость не улучшилась.
— Ладно, я еще позвоню, — крикнул Серегин. — До свидания! — Но трубка все еще булькала что-то, пока он не положил ее. Хотя Серегин и не расслышал половину, но было радостно, что все идет хорошо. Цветную трубку можно было и не включать, это следующий этап работы.
Довольный шел он в цех. Шебаршина в цехе не было: взяв увольнительную, уехал на аэродром встречать дядюшку, прилетавшего с Дальнего Востока. До аэродрома надо было часа два добираться на автобусе. Серегин решил зайти к Наде.
— Ты чего такой веселый? — спросила она.
— День такой хороший!
Да, день был хороший. Солнце не очень яркое. Оно находилось за редкими облачками, как за марлевой занавеской, они и рассеивали лучи.
Надя была в легком голубом платье. Серегин смотрел на нее и думал с восхищением: «Красивая».
— Ты чего так смотришь на меня? — спросила Надя.
— Вчера не рассмотрел как следует.
— Ну и как?
— Да прежняя…
— Розочка, — рассмеялась Надя с лукавством. — Только не бутончик, а распустившаяся. Скоро у этой розочки посыплются лепестки. Ох, Серегин! — Она легонько коснулась его рукава. — А ты все такой же. Всегда отличался тем, что умел говорить милые вещи.
— Но ведь я ничего не сказал! — с улыбкой посмотрел на нее Серегин.
— После работы — ко мне. Не будешь занят?
— Нет, кажется.
— Как я рада, что ты приехал! Не представляешь даже! — Она взяла его за руку. — Ты теперь такой представительный, в очках. А я помню, какой ты был на первом курсе в институте. Тощенький, самый высокий у нас в группе. Ты и тогда носил галстук, менял их каждый месяц. Нравился многим нашим девчонкам. Вздыхали по тебе.
— Серьезно?! Вот уж чего не знал.
— Да, было… А помнишь, как мы с тобой ходили в Ботанический сад? И зимой, и осенью. Почти каждый день после лекций. Все дорожки засыпаны листвой. И помнится, что это были листья кленов. И весной ходили, когда в канавах еще лежал снег, а вдоль забора земля будто взрыхлена граблями и в нее воткнуты акварельные кисточки, обмокнутые в яркую краску, — пробиваются цветы. Помнишь?
— Помню. — Хотя вот именно этого-то он и не помнил. Но Надя говорила, и перед мысленным взором все проявлялось вновь.