Тусовки 6"Б"
Шрифт:
Всего у нас поровну,
Но идем мы, любимая,
В разные стороны.
– Мам! Классная группа? Философская песня! Это, мам, «Кузнечик».
– Угу. – Мама читала и не вникла. А напрасно.
– Мама! «Кузнечик» завтра в «Ватрушке» поет. – Мама неторопливо перевернула страницу. – Мама! Весь наш класс идет на этот концерт века! Дашь денег, мама? – Агата подошла к маме и заглянула ей в глаза. Глаза были такие же, как у дочери – ярко-серые, большие. Но лукавства в них меньше, чем в Агатиных. – Весь наш класс
– Свободных денег в доме нет. Агата, обойдись на этот раз без «Кузнечика». Тем более твоя тройка по английскому огорчает меня всерьез.
– Тройка – это ерунда! Исправлю в четверг. А концерт пройдет и не вернется! Весь класс идет, мама!
– Про весь класс – вранье бессовестное.
– Ну как ты можешь мне не верить? Я говорю правду и ничего, кроме правды. – Агата чувствовала: пафос необходим, на этот приподнятый тон вся последняя надежда.
– Ни слова правды, – отмахнулась мама. – Я вчера встретила в метро маму Нади-Сфинкс. Она рассказала, что Надя клянчит деньги на «Кузнечика» и ссылается на весь класс, а в первую очередь – на тебя. Она весь дом на уши поставила: «Агата уже купила билет! Весь класс идет, а я, как сирота-подкидыш. Не ходить на „Кузнечика“ просто неинтеллигентно!» Все вы обманщики, мама Агаты не любит вранья, забыла свое детство, наверное.
Агата не стала углубляться в проблему вранья – зачем мусолить эту невыгодную для нее тему? Инстинкт самосохранения у Агаты развит хорошо, она сказала:
– Сфинкс права. Все интеллигентные продвинутые люди будут там. Весь город.
– Прекрати, пожалуйста, я от тебя устала. – Мама взяла свою книгу и ушла в другую комнату – дала понять, что разговор окончен.
Все было ясно. Тогда Агата легла на тахту, стала смотреть в потолок и плакать очень жалобно и беззвучно. Слезы лились по щекам, некоторые попадали в уши и в рот. Они были соленые, от этого стало совсем жалко себя.
– Мама, у твоей дочки полные уши слез. И виновата в этом ты, родная мать.
– Не дави на меня, – защищаться всегда труднее, чем нападать. Мама это знает. – Ты избаловалась и обнаглела, стыдно.
– Несчастный билет на несчастный концерт несчастного «Кузнечика»! Это наглость? Андрюшке из математического лицея купили иномарку! А Ленка-Моль болотная ходит в новом длинном черном пальто, английское, на любой сезон. И еще она носит маленькую черную шапочку, элегантную, она сказала. Они не избалованные, а я избалованная! – И Агата собралась громко зарыдать.
Но мама, услышав про элегантную шапочку, рассмеялась.
– Ленка выглядит жеманной и неестественной. А иномарку Андрею правда купили?
– Да! Да! Родители своих детей балуют! А я рыдаю из-за несчастного концерта в несчастном клубе «Ватрушка».
На самом деле мама понимала, что Агата немного притворяется – не такая она глупая, чтобы безумно страдать из-за какого-то «Кузнечика» в какой-то «Ватрушке». Но и Агата прекрасно понимала, что у мамы сердце не камень, и слезы в Агатиных ушах маму очень даже трогают, и все просьбы дочери не проходят мимо.
Мама
– Андрюше купили иномарку? Машину? Шестикласснику? – спросила она.
Мама внимательно смотрела на Агату. Сквозь тонкие бровки, ротик, сложенный сердечком, невинные глаза проглядывало самое наглое вранье. Мама умеет улавливать такие тонкие вещи. И Агата не выдержала маминого взгляда, произнесла неохотно:
– Итальянскую ручку ему подарили! Иномарка же!
Мама теперь уже вопросительно смотрела на Агату. Агата не опускала глаз:
– Я сказала «иномарку», я не говорила «машину»! – Она вскочила с тахты и стала что-то искать в своем рюкзачке, он лежал на письменном столе. – Ручка из Италии, разве не иномарка? Его мама обожает своего сына!
Агата прыснула, мама тоже не выдержала и рассмеялась:
– А ты ребенок, лишенный детства, да?
– Не всегда, – честно ответила Агата, – но сегодня ты меня не понимаешь. Ты вообще не жадная, а сегодня с тобой что-то случилось, – она отвернулась к рюкзаку и всхлипнула, чтобы напомнить маме о жалости к единственному ребенку, лишенному детства.
Агата понимала, откуда дует ветер: мама становилась несговорчивой после общения с подругой Ниной, которая была принципиально против избалованных детей. Нина накручивала маму: «Избалуешь Агату, потом наплачешься! Она у тебя и так слишком независимая». – «Ты, как всегда, права, Нина». Своих детей у подруги Нины не было.
Агата отошла от стола и села на тахту. В крайнем случае можно будет опять разреветься. Может быть, маму доконает второй тур рыданий и стонов?
– Твоя Нина противная. Сама твоим умом живет, ты за нее думаешь, а она тебя против меня подговаривает. А ты слушаешь ее, хотя ты умнее намного. И вообще, ты журналист. А она кто? Педикюрша!
– Не рассуждай о взрослых! Мала еще! А педикюрша – это почти хирург!
– Ха-ха-ха! Тридцать три «ха-ха»! – Дверь маминой комнаты была приоткрыта, но Агата на всякий случай кричала громко: – Хирург! Хирург учится после школы лет десять. А педикюрша на ускоренных курсах всего месяцев пять. И вообще у меня с твоей Ниной антипатия вполне взаимная.
– Глупости говоришь, Агата. – Мама опять появилась в дверях. – А кстати, неприязнь всегда бывает взаимной. Это я говорю теоретически, Нина здесь ни при чем. И дружба без взаимности не бывает.
– А любовь бывает. Сколько угодно без всякой взаимности, – грустно сказала Агата.
Мама внимательно посмотрела на нее:
– Опять поссорилась с Лехой? Не страдай, помиритесь. – Но почему-то в мамином голосе не было уверенности. Утешать легко, а помочь трудно.
– Леха примитивный и неотесанный. Он ревнует меня к знаменитому «Кузнечику», обзывает его Саранчой, а иногда – Гусеницей. И дерется, главное дело. Глупо, правда, мам?
Мама еле удержалась от смеха, но поняла, что это бестактно и сделала вид, что закашлялась.