Тузы и шестерки

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Ну ты даешь! — восхитился Грязнов-старший.

Показания всех свидетелей были написаны словно под копирку: никто ничего не видел, за исключением соседки со второго этажа — Чередник В. А., которая поднялась на один пролет вверх — к почтовым ящикам — и нашла там Беднякова с разбитой головой. Было 16.14. Ее крики привлекли других соседей (в том числе сантехника, который устанавливал шаровой кран в санузле на втором этаже), они вызвали милицию и «скорую помощь».

Среди этих показаний одно было — тетки Беднякова, Тамары Александровны, которая последние несколько месяцев жила у него. Она свидетельствовала, что Анатолий вышел за пивом в половине четвертого дня. Содержание алкоголя в крови оказалось изрядным. Причем, судя по содержанию желудка, пил Бедняков водку, а точнее — горькую настойку «Зверобой» кристалловского завода. Правда, ни в одном окрестном магазине не смогли вспомнить, чтобы мужчина с внешностью Беднякова покупал у них бутылку во временном интервале от 15.30 до 16.00. Но это объяснимо: внешность у Беднякова была самая ординарная, а покупателей за это время прошли десятки. Кроме того, Бедняков мог остаться курить во дворе, а послать за бутылкой какого-нибудь бомжа.

— Это запросто, — подтвердил Грязнов-старший. — Только у меня вообще сильные сомнения относительно того, что он якобы пил.

— Думаешь, потом влили? — спросил Турецкий.

— Скорей всего.

— А как же удар затылком о ступеньки? Экспертизу проводили по всей форме, между прочим.

— Ерунда, — безапелляционно ответил Вячеслав Иванович, — Саня, тебе ли не знать, как такие штуки делаются? Снимается слепок и отливается железный уголок. Удар, сам понимаешь, какой будет, если в затылок со всей дури вломить. Просто эти уроды хорошо подготовились.

— Свидетелей нет, — вздохнул Турецкий.

— То-то и оно, что свидетелей до хрена, — возразил Грязнов-старший. — Только тех, которые ничего не видели и не слышали.

Турецкий, догадываясь, что на данном этапе ему лучше умыть руки, ибо в этом расследовании, которое затеял Грязнов, ему светиться пока ни к чему, покачал головой и сказал:

— Дело-то в горпрокуратуру не забудь вернуть. — Он сделал шаг к выходу, потом остановился. — Ты думаешь, его подкармливают, этого Васильева?

Грязнов-старший пожал плечами, потом невесело усмехнулся:

— Знаешь, я на днях был на торжественном выпуске курсантов одного нашего ментовского училища. Меня начальник пригласил, старый знакомый. Походил я там, посмотрел, ничего, в общем, жить можно. Но больше всего мне понравилась торжественная речь, которую он сам же и толкнул. Рассказывая о выпускниках, дескать, будут они трудиться участковыми, инспекторами ГИБДД и так далее, он сказал: «…зарплата у них хоть и небольшая, но… солидная!»

— Ох уж эти наши «солидные» зарплаты, — вздохнул Турецкий. — От них-то все беды, все искушения…

— Ты считаешь, платили бы нормально, не стало бы таких типов, как этот Васильев?

Вопрос был риторическим, они оба это прекрасно знали.

Бедняков. 20 мая

С утра Бедняков все-таки заскочил в отдел: хотел проинструктировать Шаповалова до появления Звягинцева, тем более что Стас, кажется, уже как нечто само собой разумеющееся воспринял все нарастающую активность участкового. Им предстояло осуществить одно деликатное мероприятие: найденный накануне пистолет Резника нужно было, минуя следователя (а кто, кстати, следователь, где он? ау!), сдать баллистикам и оформить все задним числом.

Не успел Бедняков о нем подумать, как он возник из-за двери кабинета Звягинцева — следователь межрайонной прокуратуры Дудко. Оказалось, Дудко вел дело об убийстве некоего Гарина. Точнее — того самого Гарина, которого якобы застрелил Резник, о чем и поведал в своей предсмертной записке. А теперь на него должны были повесить и Резника. Дудко тоже жаждал результатов баллистической экспертизы. Пока Бедняков общался с Шаповаловым, Дудко ставил на уши их начальство — майора Звягинцева, грозил за задержку улик подать рапорт в Мосгорпрокуратуру, а еще лучше — в Генпрокуратуру, самому Александру Борисовичу Турецкому, старшему следователю Управления по расследованию особо важных дел, с которым, как заверил Дудко, он был на дружеской ноге.

Следователь умчался, а Звягинцев остался, вытирая вспотевший лоб.

— Жаль, что тебя, Бедняков, там не было. — Звягинцев даже закатил глаза. — Вот спектакль был! Премьера!

— У меня же отгулы, — напомнил Бедняков на всякий случай.

— Да помню я, — отмахнулся Звягинцев. — Короче, этот следак в антракте сообщил и некоторую полезную информацию. А именно: фирма, в которой Гарин был директором, а Резник бухгалтером, и больше там сотрудников не было, являлась «прачечной». Или, говоря по-русски: там усопшие отмывали грязные деньги. Что думаете, орлы?

Шаповалов хлопал газами. Бедняков тоже молчал.

— Я кого спрашиваю?! — завопил Звягинцев.

— Версия такая, — сказал Бедняков. — Их обоих пришила мафия — за то, что они ее обули.

— Во! — поднял вверх палец Звягинцев. — Правильно. Нароешь что-нибудь — получишь от меня отпущение грехов.

— Каких грехов-то? — поинтересовался Бедняков.

— Будущих, капитан, будущих! Вперед — волка ноги кормят!

— Ладно. — Бедняков пошел по коридору и, не оборачиваясь, бросил: — И кстати, Александр Борисович не старший следователь чего-то там, а помощник генпрокурора.

…Настала пора поговорить с экономкой Резника. Бедняков позвонил ей и договорился о встрече у покойного на квартире в одиннадцать.

Минна Иосифовна Гурвич — энергичная, молодящаяся дама лет пятидесяти пяти с пышной прической и тонкими, ухоженными руками, никак не соответствующими ее профессии, — открыла дверь своим ключом в 11.25. Прямо с порога она выдала фразу, стоившую получасового ожидания:

— Не рассказывайте мне, но я должна посмотреть!

Бедняков провел ее в ванную, где она постояла минуту в молчании, после чего решительно направилась на кухню и взялась за приготовление кофе.

— Вы знаете, такое горе! Такое горе! Сема был мне как сын. Его родители давно в Израиле, живут совсем недалеко от Иерусалима. Каких-нибудь семьдесят километров — и вы гуляете по святым местам. У них прекрасная квартира, пенсия, они хотят жить и растить внуков, но Семен ни за что не захотел ехать. И его можно понять — у него хорошая работа, квартира, средства. И их можно понять — они хотят внуков. Знаете, мы с дочерью тоже давно были бы там. Но ей нужно защитить диссертацию, вы знаете, диссертация там — это большие возможности. Дамы не говорят о возрасте, но вам я скажу, мне скоро шестьдесят, а там это пенсионный возраст и приличная пенсия. Вы пейте кофе и курите, если хотите, Сема всегда курил в доме. Я уже телеграфировала его родителям, возможно, они захотят похоронить сына на Святой земле, как вы думаете? Ну да, я понимаю, вам все равно. Вам с молоком или покрепче?