TV-люди

Мураками Харуки

Однако на автоответчике не было никакого сообщения.

Я бросил газету, разлегся на диване и закрыл глаза.

Глава 12

Мне приснился сон о совещании. Я стоял и говорил. О чем я говорил, и сам не понимаю. Просто говорил. Если я закончу говорить, то умру. Поэтому я не мог остановиться. Мне не оставалось ничего, кроме как без остановки нести какую-то околесицу. Все вокруг уже умерли. Умерли и окаменели. Твердые каменные изваяния. Подул ветер. Все оконные стекла разбились, и через них задувал ветер. Там были телелюди. Их опять было трое. Как и в первый день. Они

опять несли телевизор. На экране было изображение телелюдей. Я лишался дара речи. И в то же время чувствовал, как кончики моих пальцев понемногу затвердевают. Я превращался в камень.

Открыв глаза, я обнаружил, что в комнате что-то белеет. Такой свет, как бывает в коридорах океанариума. Работал телевизор. Все вокруг совсем потемнело, и в этой темноте светился и тихонько потрескивал экран телевизора. Я приподнялся с дивана и кончиками пальцев надавил на виски. Пальцы по-прежнему были мягкими. Во рту остался привкус пива, которое я пил перед сном. Я попытался сглотнуть слюну. В горле так пересохло, что мне понадобилось время, чтобы ее сглотнуть. Вот всегда так, приснится чтонибудь реалистичное, а потом кажется, что явь менее реальна, чем сон. Но это не так. Это реальность. Никто не превратился в камень. Я подумал, который может быть час, посмотрел на часы, которые так и стояли на полу. ТаРуППК СЯУС ТаРуППК СЯУС. Почти восемь.

Однако, так же как и во сне, на экране телевизора я увидел одного из телелюдей. Того самого, с которым разминулся на лестнице у себя в конторе. Без сомнения, тот самый мужчина. Тот самый, который первым открыл дверь и вошел в мою квартиру. Сто процентов, никакой ошибки. За ним горел белый свет, словно от флюоресцентной лампы, он стоял неподвижно и смотрел мне в лицо. Как будто остатки сна погружались в действительность. Казалось, стоит закрыть глаза, а затем вновь открыть, как все это разом исчезнет. Однако оно не исчезало. Наоборот, фигура одного из телелюдей на экране становилась все больше и больше. Уже одно его лицо занимало весь экран. Такое ощущение, будто он понемногу приближается откуда-то издалека и наконец камера фокусируется только на его лице.

А потом он вышел за пределы экрана. Словно влез в комнату через окно, оперся руками о край, раз — перекинул через него ноги и вышел из экрана. После этого на экране остался только белый свет.

Выйдя за пределы телевизора, телечеловек некоторое время потирал левую руку пальцами правой руки, чтобы освоиться с внешним миром. Уменьшенная правая рука долго потирала уменьшенную левую руку. Он совершенно не торопился. По его расслабленному виду можно было предположить, что у него полнымполно времени. Похож на опытного телеведущего. А затем он посмотрел мне в лицо.

— Мы строим самолет,— сказал он.

По его голосу и не скажешь, далеко он или близко. Голос тонкий, как лист бумаги.

Одновременно с его словами на экране появилось изображение какой-то черной машины. И правда, будто новости смотришь. Сначала показали какоето огромное помещение вроде завода, а затем изображение сфокусировалось на площадке в самом центре, где шла работа. Двое телелюдей возились с этой машиной. Они орудовали гаечными ключами, закручивали болты, регулировали приборы. Они были сосредоточены на своей работе. Что за странная машина. Цилиндр, сверху тонкий и длинный, из которого то тут, то там торчали спирали. Машина скорее напоминала гигантскую соковыжималку для апельсинов, а не самолет. У

нее не было ни крыльев, ни сидений.

— Совершенно не похоже на самолет,— сказал я. Мой голос звучал непривычно. Очень странный голос. Будто его пропустили через толстый фильтр, который задержал все питательные элементы. Казалось, что я очень постарел.

— Потому что его еще не покрасили,— сказал телечеловек.— Завтра его как следует покрасят. И тогда будет сразу же понятно, что это самолет.

— Дело не в цвете. А в форме. Это не самолет.

— Если это не самолет, то что это? — спросил меня телечеловек.

Но я не знал. Вот именно, что это такое?

— Поэтому я и говорю, это из-за цвета,— дружелюбно сказал мне телечеловек.— Как только покрасят, сразу станет самолетом.

Я решил не спорить больше. Какая разница, что это, подумал я. Будь это самолетом, который выжимает апельсины, или соковыжималкой, которая может летать по небу, что с того. Мне ни до того ни до другого дела нет. Почему жена не возвращается? Я еще раз надавил на виски кончиками пальцев. Часы продолжали стучать. ТаРуППК СЯУС ТаРуППК СЯУС. На столе лежал пульт. А рядом как попало были свалены женские журналы. Телефон по-прежнему молчал. Комната освещалась тускловатым светом телевизора.

А на экране двое телелюдей увлеченно продолжали свою работу. Изображение стало гораздо четче, чем прежде. Теперь можно было рассмотреть даже цифры на приборах этой машины. Пусть совсем тихо, но стал слышен и ее звук. Машина завывала: ТА-а-БДЗРяйФУгг ТА-а-БДЗРяйФУгг АРуП АРуП ТА-а-БДЗРяйФУгг. Временами доносились глухие ритмичные удары железа о железо. АРИ-и-и-и-Н БУЦ АРИ-и-и-и-Н БУЦ. А еще к этому примешалось много разнообразных звуков. Но я не мог разобрать ничего конкретного. Так или иначе, двое телелюдей старательно работали на экране телевизора. Некоторое время я внимательно наблюдал за их работой. Телечеловек за пределами экрана тоже молча смотрел на изображение своих товарищей на экране. Ерунда какая-то — мне совершенно не кажется, что это похоже на самолет.

Черная-пречерная машина всплывает в белом свете.

— Ваша жена не вернется,— сказал мне телечеловек за пределами экрана.

Я посмотрел на него. Не смог как следует уловить, о чем он толкует. Я внимательно посмотрел на его лицо, словно заглянул в белую трубку телевизора.

— Ваша жена больше не вернется,— повторил телечеловек с той же интонацией.

— Почему? — спросил я.

— Почему, почему. Да потому, что у вас ничего не получилось,— сказал телечеловек.

Голос напоминал пластиковую карточку — ключ в гостиницах. Ровный, без интонаций, легко, как лезвие, ныряет сквозь узкую щель.

— Ничего не получилось, поэтому не вернется.

«Ничего не получилось, поэтому не вернется»,— повторил я про себя. Слишком монотонно, нет ощущения реальности. Я не смог как следует уловить контекст. Причина схватила результат за хвост и пыталась его проглотить. Я встал и пошел на кухню. Затем открыл холодильник, глубоко вдохнул и, взяв банку пива, вернулся на диван. Телечеловек по-прежнему неподвижно стоял перед телевизором и смотрел, как я срываю кольцо с банки. Он поставил правый локоть на телевизор. А я и не то чтобы очень хотел выпить пива. Делать было особенно нечего, поэтому я просто принес пива. Сделал глоток, пиво было так себе. Все это время я держал банку в руках, однако она мне показалась тяжелой, поэтому я поставил ее на стол.