Тварь непобедимая
Шрифт:
Майор еще боролся, еще пытался что-то с собой сделать. Но постепенно понимал, что придется сдаться.
Однажды утром он проснулся с твердым намерением выйти на работу и доложить начальнику Управления, что из-за нервного переутомления он должен лечь на обследование в больницу.
Он, как всегда, умылся, позавтракал, сказал что-то сыну, уходящему в школу. Все было так обыкновенно и привычно, однако чувство, что в голове чего-то не хватает, угнетало, нервировало и, наконец, просто оскорбляло.
Вот и здание Управления, вестибюль с гипсовым профилем Дзержинского и цветочной
После совещания он уже собрался было идти к начальнику, но вдруг подумал, что лучше посидеть какое-то время у себя, привести мысли в порядок.
Ему не дали остаться одному. Сначала затрезвонил телефон. Майор выслушал какой-то доклад, невпопад ответил: «Разберусь» – и бросил трубку. Потом зашли двое ребят из оперативного отдела.
– Надо решать, что будем делать с больницей, – сказал один. – Они съезжают. Фактически АО «Золотой родник» уже ликвидировано, и сейчас идет перерегистрация. Мы узнавали в Горуправе, там будет какой-то медицинский центр.
– Что значит «какой-то»?
– «МТК-Ультрамед». Межотраслевая терапевтическая клиника. Персонал на три четверти новый. И как быть? Закрывать оперативное дело или передавать в другую область – туда, где эти люди снова всплывут?
– Пока ничего не надо закрывать! – Майор боялся сейчас предпринимать любые радикальные шаги. И вместе с тем чувствовал – что-то решать придется. Нельзя просто так уйти на больничный, сбросив проблемы на подчиненных.
– Дальше, по поводу изъятых денег. – Оперативник почему-то ухмыльнулся. – Вам доложили, что за история там нарисовалась?
– Нет, – ответил майор. И тут же уточнил:: – Я был на больничном.
– Там задержали одного коммерсанта, фамилия – Толстопятов. Ну, того самого, за которым ходила наружка. Показания у него не очень связные. Объясняет так: случайно узнал, что к соседке ходит некий Луков, вор в законе и казначей. Решил, что у нее же и прячет денежки. И, как ни странно, не ошибся. Действительно, деньги и золото. В общем, получается, мы взяли общак.
– Что за Луков? – Майор очень старался не терять нити разговора. – Вы его проверили?
– Да, все так и есть. Судимостей у него как у кота блох. В городе четыре года, но как рецидивиста Информцентр УВД его не регистрировал. Тоже вот загадка...
– Никакая не загадка, – спокойно ответил майор. – Если он кассир, то совершенно незачем его светить. Вот и устроили ему прописку без регистрации. Откуда он?
– До нас жил в Казахстане. Там действительно на него пухлый материал. Ну, бог с ним. Теперь что касается Толстопятова. Я просто процитирую показания. – Оперативник взял из папки исписанный бланк. – «...Я вошел сначала в прихожую, потом заглянул в комнату. Увидел, что отодвинут ковер и пол сломан, а вокруг лежат деньги. Я забежал в комнату, а после этого на меня напал какой-то зверь. Я думал, собака, но зверь ударил меня, прижал к стене лапами, а потом я услышал его голос. Он сказал: ты вор, и я тебя накажу. После этого я, кажется, потерял сознание. Потом...» Ну, тут он описывает, как группа
Майор вдруг почувствовал, как в памяти что-то шевельнулось. Оно, это чувство, было совсем рядом – только протяни руку.
– Там есть описание? – спросил он неожиданно тихим голосом.
– Чего?
– Описание этого зверя... этой собаки.
– Да ну, что он мог описать... Но мы особо про это и не спрашивали, решили, что косит.
– Где он сейчас?
– Пока в ИВС. Психиатр у него был, ничего такого не нашел. А экспертизу, конечно, не делали еще...
Последние слова майор уже не слушал. Он наконец поймал кончик той мысли, которая ускользала от него все последние мгновения. Строчки протокола вдруг словно высветили в его памяти картину – не очень отчетливую, но яркую.
Он увидел и узкий коридор, где он лежал на животе со связанными руками, и чьи-то грязные кроссовки у самого лица. И голос: «Да он фээсбэшник! Пушку не трогайте, они потом весь город за нее перевернут...»
Он, правда, не помнил лиц, только какие-то темные пятна с провалами глаз... Но вот самое главное – мимо проводят странное животное, оно идет на задних лапах, будто обезьяна или медведь. Но это не обезьяна и не медведь...
– Все пока свободны, – сказал Соляков.
– А как же?.. – растерялись оперативники.
– Все вопросы решим чуть позже. Идите.
Через пару минут он был на третьем этаже, в спецбиблиотеке, где молоденькая девушка-прапорщик с озадаченным лицом водила пальцем по страницам журнала.
– Да, – сказала она наконец. – Есть сборник в одном экземпляре. Номерной. Допуск нужен, но у вас-то есть...
– Есть, есть! – поторопил майор.
– Сейчас найду. При мне еще никто ни разу не спрашивал. – Девушка загремела дверцами несгораемых шкафов.
Майор ждал, барабаня пальцами по канцелярской стойке.
– Ну... Вот... – Девушка протянула ему толстую, очень старую папку со стандартным для предвоенных лет оформлением. – Если будете забирать, распишитесь...
Он умчался в свой кабинет, заперся, вырвал шнур телефона из розетки. Все к черту! Чего только нет в архивах госбезопасности, но не поймешь важности этих заскорузлых бумажек, пока не придет его величество Случай.
Папка называлась просто: «Использование патологических дефектов человека в оперативной работе». Она имела небольшое приложение под заголовком «Искусственное продуцирование аномалий развития», но там в основном содержались ссылки на какие-то другие материалы.
Основная часть была куда интереснее. Материал заводился еще в двадцатых годах, и можно было только удивляться, как легко в рабоче-крестьянских комиссарах соединялись народная простота и извращенная жестокость.
Шли многочисленные отчеты. О том, как людей-карликов под видом больных детей пытались использовать для проведения диверсий. Как по больницам собирали уродов и формировали из них особые отряды для запугивания темных, суеверных крестьян и дискредитации авторитета церкви. Как тех же самых уродов держали в подразделениях НКВД в качестве палачей для проведения пыток и психического воздействия на арестованных. Попадались снимки, зарисовки.