Тварь непобедимая
Шрифт:
Боров закопошился, извлек из-под себя папку коричневой кожи, вжикнул «молнией».
– Иди сюда, – буркнул он. – Здесь и здесь распишись. Потом заполнишь бланк, напишешь заявление. Работай, короче.
Григорий не сдвинулся с места.
– Ты что, оглох, сука?! – взорвался Кича. – Бери ручку, пиши! Не доводи меня, и так довел!
Ганс схватил Григория за шиворот, с усилием толкнул к борову. Тот брезгливо отодвинулся, увидев, как Гриша упал на четвереньки.
Когда он поднялся, в дверях
– Быстренько встали, извинились и пошли отсюда вон, – спокойно и даже с ленцой проговорил он. Несмотря на расслабленную позу, казалось, что весь он словно состоит из туго скрученных пружин.
– Это что за чудо? – с неприязнью и удивлением проговорил Кича. Он даже встал и обошел Павлова с двух сторон. – Ты кто?
– Я должен повторить? – спросил тот, не задержав на Киче взгляда.
Ганс уже был напряжен перед броском, но пока его сдерживало любопытство – что собирается сделать этот странный незнакомец, на что он надеется?
– Это что, друг твой? – спросил Кича у Гриши. – Тоже доктор?
Поскольку все молчали, Кича продолжил.
– Слышь ты, баклан. – Он потыкал Павлова пальцем в плечо. – Валил бы отсюда. Радуйся, что не по твою душу базар, и иди себе с миром. Я тебя прощаю на первый раз.
– Я повторяю еще один раз, последний, – проговорил Павлов бесцветным голосом, глядя мимо Кичи. – Встали, извинились, ушли.
– Да выкиньте его к гребаной матери! – визгливо воскликнул боров. – Время идет, ночь ведь на дворе, ну что за дела?
– Ганс, занимайся, – холодно скомандовал Кича и отошел, словно бы потеряв к незнакомцу всякий интерес.
Телохранитель моментально пришел в движение, ринулся вперед, делая такие пасы, словно на ходу засучивал рукава. Не дойдя до Павлова двух шагов, он вдруг произнес нечто вроде «хык!» – и свалился на пол, гулко стукнув головой по оргалиту.
Кича обернулся, посмотрел сначала с изумлением, потом с яростью. Ганс барахтался на полу, вылупив глаза и хватаясь руками за живот. Он никак не мог продышаться и встать.
Кича вдруг успокоился, сложил руки на груди. Видимо, решил сменить тактику.
– Ты объясни хоть, кто ты такой! – сказал он. – Я тебя не знаю, никто не знает. У нас свои дела, у тебя свои. Чего тебе надо, ты новый разводящий, что ли?
Павлов не отреагировал на дипломатию ни единым словом или жестом.
– Вон отсюда, – безжалостно сказал он.
В этот момент Ганс собрал наконец силы и вцепился неприятелю в ноги. Кича сверкнул глазами и бросился на помощь, схватив со стола тяжелую лампу.
Павлов переступил с ноги на ногу и легко освободился от захвата Ганса. Кичу он поймал вытянутой рукой, провернул и с грохотом обрушил на пол. Люди из соседних квартир наверняка уже повскакивали с постелей.
Павлов тем временем оказался
– Я не при делах! – взвизгнул Грузила. – Я маклер!
– Ну, извини! – сказал Павлов. Затем рывком поднял его на ноги, протащил через комнату и вышвырнул в коридор. На этот раз шума было не так много – жирное тело шлепнулось на пол мягко.
Следом он отправил туда же Кичу, до хруста вывернув ему руку. Ганс поднялся было, но сразу скорчился от тычка под ребра, после чего Павлов выбросил из квартиры и его. Все сопровождалось визгом, руганью и грохотом.
Гриша стоял у стены, глядя, как его жилище очищают от посторонних. Павлов подошел и, прощаясь, пожал руку.
– Ну вот и все. Я пойду еще поговорю с ребятами, а вы ложитесь спокойно спать.
– Спать? А если они вернутся вдесятером?
– А я им скажу, чтоб не возвращались. Меня они послушают. Вы мне верите?
Гриша хмыкнул.
– Как ни странно, верю, – сказал он.
Павлов вышел. На лестнице вновь раздался грохот, мат, треск рвущейся одежды.
Гриша пошел запирать замок. Из двери напротив торчала взлохмаченная голова Витьки.
– Ты же уехал! А это кто? Чего они? – возбужденно затарахтел он.
– Это твой страшный сон, – ответил Гриша и захлопнул дверь.
– В расчете, – сказал Ганс, пересчитав деньги и сунув их в карман.
Продавцы тихо, как мыши, сидели на заднем сиденье «Опеля», тиская пакеты с товаром, и ждали, пока Ганс объявит сделку состоявшейся.
– Ну, как дела? – спросил он наконец.
– Да нормально, – ответил один – прыщавый девятнадцатилетний парень с оттопыренными ушами. – Все по плану.
– В политехническом у нас два лафетника за раз купили, – добавил второй, кругленький, кучерявый, похожий на херувима.
Оба были студентами и продавали шмаль в основном среди своих. Ганс требовал, чтобы те осваивали новые горизонты – шли в другие вузы, училища, почаще толкались на дискотеках и заводили знакомства. Но ребята были новичками, еще не успели обкататься, набрать опыта и куража, без которых не раскрутишь дела.
– Плохо стараетесь, – мрачно сказал Ганс. – Пора уже своих людей иметь и сдавать им товар оптом. А вы все с папиросками бегаете. Ищите, предлагайте – дело-то денежное. Если языки плохо подвешены – ведите ко мне, я кого хочешь уболтаю. Люди нужны – чем больше, тем лучше.
– Девчонка одна есть, – подал голос прыщавый. – Она вроде чем-то таким занималась, и знакомые у нее есть. Не знаем, как подойти.
– А чего тут знать? Тащите в кабак, я там уже буду. Накормим, напоим, на «мерсе» домой отправим... Ей понравится – вот и попалась птаха. Захочет денег – будет работать.