Твердая рука. Гамбусино
Шрифт:
– Конечно, нет; но я и без того уже много должен вам, – пробормотал маркиз.
– Экая беда! Вы будете должны мне немного больше, только и всего!
– Я высоко ценю ваше благосклонное и доброжелательное отношение ко мне, но я боюсь…
– Чего? Что я потребую возврата в какой-нибудь тяжелый для вас час?
– Не скрою от вас…
– Напрасно!.. Послушайте, дон Фернандо, вы, кажется, должны мне семьдесят пять тысяч пиастров, не так ли?
– Увы!
– При чем тут «увы»? – засмеялся сенатор. – Семьдесят пять тысяч пиастров плюс пятьдесят тысяч, которые я вручу вам сейчас в виде шести векселей на предъявителя, подлежащих
Дон Фернандо колебался. Было ясно, что необычайным своим предложением дон Руфино преследовал какую-то цель, но в чем она заключалась, этого маркиз не мог разгадать. Любовь сенатора к его дочери не могла сама по себе вызвать прилив такой щедрости. За этой услужливостью таилась ловушка. Но какая?
Дон Руфино не спускал глаз с маркиза, стараясь проник– нуть в его тайные мысли.
– Не решаетесь? – начал снова сенатор. – Напрасно! Давайте раскроем наши карты. Вы не рассчитываете на поступление доходов раньше, чем через восемь-девять месяцев? И опасаетесь, что до этого срока не будете в силах возвратить мне такую крупную сумму? Отлично! – продолжал дон Руфино, доставая из бумажника векселя и выкладывая их на стол. – Получайте ваши пятьдесят тысяч пиастров и подпишите мне вексель на сто двадцать пять тысяч пиастров сроком на один год. Как видите, я не очень стесняю вас во времени! И, Боже мой, допустим даже – хотя это маловероятно, – что к этому сроку вы не будете располагать необходимой наличностью! Ничего страшного! Мы перепишем ваш вексель, только и всего! Не такой уж я жестокий заимодавец! Ну так как же, по рукам? Или прикажете взять обратно мои векселя? Известно, какой неодолимой притягательной силой обладают деньги, каково бы ни было их происхождение, в глазах предпринимателя, особенно предпринимателя, ограниченного в своих средствах. Дон Фернандо знал, что, несмотря на все свои труды, невзирая на сделанные уже крупные капиталовложения, он неудержимо скользит в бездну разорения. Спасти его могло одно только время. А дон Руфино, каковы бы ни были его тайные побуждения, предоставлял ему не только время, но и крайне необходимые деньги, которые маркиз нигде не мог раздобыть. Дальнейшее колебание было бы безумием. Де Тобар де Могюер взял векселя дона Руфино в обмен на свой вексель.
– Вот и делу конец! – сказал дон Руфино, тщательно складывая и пряча в свой бумажник вексель должника. – Уф!.. В жизни не видал такого чудака. Дорогой мой сеньор, вас труднее заставить принять деньги, чем иного – уплатить их.
– Я положительно не знаю, как отблагодарить вас, дон Руфино… Теперь уж я могу вам признаться: эти деньги пришлись мне как нельзя более кстати.
– Деньги всегда кстати! – смеялся сенатор. – Прекратим, однако, разговор о них. Если есть у вас надежный человек, пошлите его в Эрмосильо получить по векселям. И как можно скорей: деньги слишком дороги нынче, чтобы позволить им залеживаться.
– Сегодня же я отправлю дона Хосе Паредеса в город.
– Отлично! А теперь и у меня к вам просьба.
– Просьба? Ко мне? Так говорите же скорей! Мне не терпится доказать вам свою признательность.
– Дело в том, что, покончив с вопросом о вашем долге, я лишился формального предлога оставаться дольше в асиенде.
– Какое это имеет значение?
– Немаловажное,
– Вы шутите, дон Руфино! Ваше пребывание в асиенде – высокая честь для нас. Чем дольше будете вы гостить у нас, тем больше радости доставите нам. О каких там нескольких днях вы говорите! Оставайтесь сколько вам вздумается!
– Вот и хорошо! Только этого я и добивался. А теперь позвольте мне удалиться: не буду больше мешать вашим занятиям.
В одиннадцать часов, лишь только управитель вернулся с полей, маркиз послал за ним.
– Есть у нас надежный конь? – спросил дон Фернандо поспешившего явиться управителя. – Я подразумеваю, – продолжал маркиз, заметив, как усмехнулся дон Хосе, – выносливого коня, способного совершить путешествие в Эрмосильо.
– Конечно, ваша светлость. У нас есть мустанг, который может на полном скаку пройти расстояние до Эрмосильо и обратно, передохнув лишь в часы стоянки в городе. Когда прикажете выехать?
– Чем скорее, тем лучше; как только отдохнете.
– Отдохнуть от чего, ми амо? [32]
– Разве вы мало наездились сегодня в поле?
– Это никогда не утомляет меня, ваша светлость! – весело сказал дон Хосе. – На коне я отдыхаю. За полчаса я, пожалуй, успею заарканить и оседлать моего мустанга и смогу отправиться в дорогу, если только вашей светлости не угодно будет отложить мое путешествие.
– Но ведь приближается час сиесты и невыносимого полуденного зноя.
32
Мой господин.
– Вам хорошо известно, ваша светлость, что мы, полуиндейцы, – дети огня. Солнце ласкает, но не обжигает нас.
– У вас всегда готов ответ на все. Благодарю вас, дон Хосе. Вы знаете, как глубоко я ценю и уважаю вас, и поймете, почему я выбрал именно вас для одного важного поручения.
– Можете быть уверены, ваша светлость, что оно будет исполнено.
– Отлично! Итак, вам придется без промедления отправиться в Эрмосильо, где вы получите по этим векселям пятьдесят тысяч пиастров в английском банке «Вильсон и сын».
– «Пятьдесят тысяч пиастров»! – изумился дон Хосе.
– Вас это удивляет, не правда ли, мой друг? Вы в курсе моих дел и потому, вероятно, спрашиваете себя, откуда мог я раздобыть такую уйму денег?
– Я ни о чем себя не спрашиваю, ваша светлость. Вы приказываете – я исполняю. Все остальное меня не касается.
– Этими деньгами меня ссудил один друг, щедрость которого, как видите, воистину не знает пределов.
– Дай Бог, чтобы вы не ошиблись, ваша светлость.
– Что хотите вы сказать, дон Хосе? На что намекаете?
– Я ни на что не намекаю, ми амо. Мне только кажется, что по нынешним временам чрезвычайно трудно встретить друзей, которые из одного лишь желания помочь ссужали бы пятьюдесятью тысячами пиастров человека, – простите за откровенность, ваша светлость, – дела которого находятся в таком положении, как ваши. Я думаю, что не мешало бы разобраться в мотивах столь необычайной щедрости. Дон Фернандо вздохнул. В глубине души он сам разделял опасения дона Хосе. Но, следуя тактике людей, не желающих сознаться в своей ошибке и не знающих, как оправдать ее, маркиз круто перевел разговор на другую тему: