Твердыня пламенная (сборник)
Шрифт:
Так отграничивается тьма зла от творящего блага.
В технологии есть очень занимательная глава о сопротивляемости материалов. Можно легко переложить эти вычисления на язык человеческих соотношений и получить поучительные заключения о жизненности сопротивляемости. Кто хочет умереть, тот легче всего и умирает. Жизненность – в цельности, в движении, в наполнении пространства. Наполняя пространство благом, посылками и мыслями блага, мы получаем космическую поддержку нашему сопротивлению злу. При нагнетении этом получается энергия безгранично возрастающая. Поэтому благотворчество есть наиболее достойное и практичное занятие. И сколько возможностей и больших и малых, измеряемых и неизмеряемых заключает в себе благотворчество. И сколько чисто медицинских решений несет в себе профилактика блага. Кроме того, в существе своем благотворчество, как энергия поступательная, устремляет нас неудержно вперед. В этом священном
Не забудем, что та же апостольская мудрость, которая говорит о «духе утешителе», она же утверждает и «возмущение духа». Без этого священного возмущения не возмутятся воды и не последуют исцеления.
Вы знаете, что самою действительною защитою в ночное время от леопарда и тигра будет мощный электрический фонарь. Ослепленное исчадие тьмы в ужасе отступает и скрывается, если волна света безбоязненно направлена в глаза. Еще более могучий свет излучает сердце человеческое. Пронзает тьму этот луч, если возмущение духа послало его непреложно, без серых сомнений.
«Смертный глаз» Йога безошибочен, если он защищает Благо. Но Йог и не будет Йогом, если он в благе пошатнется. Главное же, не потушить «электрический» свет сердца нашего. Перед этим сиянием отступят все исчадья тьмы. Отступят и соберут на себя все то, что сами готовили против Блага. Сопротивление злу будет тем благородным действом, которое заповедано высшим Учением. Из благородного нагнетения энергии рождается та возвышенная утонченность, которая является основанием Культуры.
Переоценка
В дальних горах доходят четыре номера газет. В одной читаем о закрытии более двух тысяч банков в Соединенных Штатах. Другой говорит о падении мощного Женевского банка. В третьем узнаем о крахе большого Дармштадтского банка и закрытии банков в Германии. Последняя газета сообщает о закрытии банков в Австрии и в Венгрии. Наконец приходит весть о падении золотой валюты.
Так, так, не приходится ли нам вспомнить, что мы писали десять лет тому назад о грудах «бесценных» в буквальном смысле банкнот. Не приходится ли нам опять вспомнить рассказы из времени первой революции в Германии и России, когда люди, обладавшие колоссальными бумажными состояниями, к ужасу убеждались, что их сокровища поистине бумажны. Когда вместо того, чтобы затрачивать деньги на пивные ярлыки, предприниматели предпочитали наклеивать на бутылке крупные бумажные ассигнации. Ведь это все не сказки, но знаки жизни. Но даже во время этих бумажных разрух старик Рембрандт не выдал собирателей. И никому не приходило в голову оклеивать пивную бутылку оригинальными рисунками художников. Так даже в самое тяжкое время сущность человеческая не забывала о том, где заключены истинные, неповторяемые ценности. Может быть, помнило человечество об этих ценностях как в дреме, смутно, тяжко, превозмогая все наследия предрассудков и невежества; но все-таки помнило оно о ценностях, и даже самые отрицательные типы, хотя и замалчивали, но редко дерзали выступать против того, что слагает весь смысл человеческой жизни.
Еще недавно было время, когда человечество прониклось необыкновенным почитанием и уважением к банкирам. Их даже стали выбирать в состав правительств. Правда, эти правительства были недолговременны и уходили в бесследное забвение. Пусть не думают финансисты, что сказанным мы выступаем вообще против них. И среди них мы знали достаточное количество людей очень культурных, уделявших значительное время вопросам просвещения. Но нужно не забыть, что эти культурные деятели финансового мира очень быстро начинали звучать на истинные ценности. Помню, как один из них говорил мне: «А все-таки хотел бы я иметь зятя собирателя Искусства, в конце концов это вернее».
Конечно, когда мы говорим о собирательстве, мы также должны отличать внутренние качества его. Именно, мы не имеем в виду просто покупателей предметов Искусства, которым нужно показать свое внешнее благополучие известным порядком расстановки мебели и прочих безделушек, которые им приносят на дом услужливые антиквары. Конечно, мы имеем в виду истинных собирателей, которые складывают сокровищницу свою во имя прекрасного, во имя повелительных требований воскресшего духа своего, внося развитие своей индивидуальности в состав собрания, таким образом являясь истинными сотворцами. Перед такими держателями ценностей надо снять шапку.
Можно лишь пожелать, чтобы для таких собирателей все житейские бури проходили не только бесследно и безвредно, но пусть каждое смятение невежества даст им новые возможности и новую бодрость.
Мы не можем уследить законы жизни художественных творений. За пределами кажущихся случайностей мы опять встречаемся с великою космическою Справедливостью. Среди ослепляющих белоснежных вершин трудно понять, которая из них выше и прочнее, но каждая из них подвержена незыблемым законам; так и в творениях рук человеческих. Кто же может уследить сложнейший комплекс наслоений условий творчества? Но не нам и судить их. Нам нужно лишь радоваться и возвышаться духом, приближаясь к этим прекрасным построениям. Мы должны заботливо охранять существование их, ибо мы не можем мыслить подобно утешавшим себя: «После нас хоть потоп». Мы ответственны за эти творческие нахождения. Кто-то мне возражает, говоря: «Мы это уже знаем». Нет, миленький, не знаете и не претворяете этого ценного знания в жизнь, тем хуже для вас. Для вашего облегчения мы хотим думать, что вы не знаете этих ценностей. Но если вы упорствуете в том, что вы издавна все это знаете, тогда с прискорбием мы должны признать вас за невежду. Ведь это невежда так легко знает все. Ведь невежда с легким сердцем судит и присуждает. И невежда прежде всего легковерен и признает любую бумажную ценность, любой пивной ярлык только потому, что и дед его пил из той же бутылки; только потому, что господа в лоснящихся цилиндрах, дамы, ежегодно вопреки фигуре своей меняющие очертания свои, покупают те же пивные ярлыки. Какие же еще потрясения нужны, чтобы все легковерные и легкомысленные вняли голосу сердца своего, который иногда в предрассветную бессонницу говорит им, что правда не в цилиндре и не в новом, затрудняющем ходьбу, шлейфе.
Но законы жизни куют непреложную эволюцию. Величайшее счастье видеть, как вопреки всем предрассудкам и суевериям жизнь складывает свои ступени и выявляет смысл творческого труда.
Говоря о переоценке ценностей, мы, может быть, употребляем недостаточное выражение. Следует сказать просто оценка ценностей, ибо при переоценке мы как бы признаем за ценности то, что, в конце концов, никогда и не было ценностями.
Как поучительно изучение истории, в особенности же такой, где мы можем освобождаться от предвзятых, навязанных идей и очистить свое мышление для свободного понимания. Еще и еще раз вспомним, какие именно памятники, какие именно действия запечатлевает и передает в наследие поколениям История Мира. Именно эта беспристрастная История давным-давно дала нам истинную оценку ценностей. Нам нечего выдумывать и нечего кичливо шептать об измененных условиях существования. Ценность сердца, ценность прекрасного, ценность познавания всегда тождественна и драгоценна. История не хранит пивных ярлыков и неустанно во всех трогательных символах преподает нам о том, где истинная, незыблемая ценность. Каждое сведение наших газет о потрясении условных «ценностей» есть не что иное, как новый стук судьбы в дверь. Помните эти настойчивые стуки судьбы в симфонии Бетховена. Так же неумолимо будет стучаться Космическая Справедливость во все двери человеческие, покуда сердце людское не откроется для радости познания истинных, несокрушимых ценностей.
Но никогда не будем кончать на сожалениях. Ведь не все люди заботятся о цилиндрах и не все преданы длине своего шлейфа. Мы знаем, что сердца великих масс человеческих стремятся от условного к безусловному. Стремятся безотчетно и часто полусознательно к заветам высших, прекраснейших учений. И не только сердце широких масс, но и детское сердце всегда открыто прекрасному, покуда оно не загрязнено умудренными житейским опытом. Вот во имя этого детского сердца, открытого к восприятию всего прекрасного, готовому к приятию истинных ценностей, мы и шлем наши лучшие мысли. И велико множество этих стремящихся, видимых и невидимых сотрудников. Потому никакие крахи тысяч банков, никакая вьюга отброшенных и сожженных банкнотов не только не встревожит нас, но наполнит сознанием светлой зари истинных ценностей.
Спешность часа
Подражание и заимствование являются признаками спроса, подделка есть ответ на потребность. С самого начала наших Культурных Учреждений мы не сомневались в том, что, при успехе их, мы увидим всякого рода подражания и заимствования. Таким способом человечество выражает свое внимание. В то время когда темные, некультурные силы будут явно протестовать против всего, напоминающего им ненавистное для их существования понятие Культуры, прочие элементы, желая как-нибудь приобщиться к культурным движениям, начнут подражать тому, что уже выявилось в жизни. Ограниченное мышление часто сердится на подражание и заимствование, но именно это было бы недостойным при осознании Культуры. Наоборот, нужно радоваться каждому заимствованию и подражанию. Пусть растут всевозможные радиоцентры. Пусть одни из них будут богаты деньгами, другие будут расти углубленным сознанием и огнем сердечным. Пусть каждый двигается по-своему, лишь бы избежать мертвящих ограничений.