Твердый сплав(Повесть)
Шрифт:
Он протянул Трояновскому плотную книжечку в ярко-красном переплете — свое удостоверение, и Трояновский, мельком взглянув, удивленно поднял лохматые брови:
— Так. Чем могу служить? Да садитесь, садитесь, пожалуйста.
— Разговор у нас долгий, Виктор Платонович и, пожалуй, трудный для вас… к сожалению. Вы, видимо, понимаете, что меня привело к вам следствие.
— Да, да… Я слушаю вас, товарищ Пылаев.
Но Пылаеву было нелегко начать этот разговор. Он продумал его заранее во всех подробностях, до мелочей: профессор болен, одна неосторожная фраза может разволновать его.
— Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно, Виктор Платонович. Речь идет о том, что мы ищем одного… врага. И найти его мы можем с вашей помощью. Для этого мне необходимо узнать кое-что… о вашем сыне.
Трояновский вздрогнул и побледнел.
— О моем сыне?.. Он погиб в 1941 году.
Пылаев кивнул и перевел взгляд на большую фотографию, стоящую на столе. Владимир был похож на отца: то же чуть удлиненное лицо, упрямые складки возле губ.
— Откуда вы знаете, что он погиб?
— Как «откуда»? Об этом все знают… — Трояновский отвернулся и добавил жестко: — Я не знаю случаев, когда человек выживал бы, получив в голову очередь из автомата.
Пылаев промолчал. Странно: Трояновский знает даже такие подробности, а между тем в донесении Шилкова из Нейска говорится, что никто из отряда не спасся, погибли все.
— Вам… кто-нибудь об этом рассказывал? — спросил, наконец, Пылаев.
Трояновский ответил: да. Да, рассказывали. Ему словно бы не хотелось отвечать, и Пылаев понимал его. Видимо, профессор не мог понять — в чем же дело, почему чекист так настойчиво, хотя и мягко, расспрашивает о сыне И Трояновский ответил вопросом на вопрос:
— Скажите, мой сын…
Пылаев посмотрел старику в глаза, и тот ответил таким же прямым, испытующим взглядом.
— Нет, — сказал Пылаев. — Скорее всего ваш сын действительно… погиб, и погиб геройски. Однако следствие привело меня именно к вам, и, я повторяю, мне все-таки надо узнать многое. Кто же вам рассказывал о его… гибели?
Трояновский, казалось, немного успокоился. Вот что он затем рассказал Пылаеву.
В 1943 году, примерно в августе, на квартиру к профессору пришел не знакомый ему человек. Он не сказал ни слова и только протянул тетрадь в кожаном переплете: это был дневник Владимира, в котором он записывал свои наблюдения за ходом исследований нового сплава.
Трояновский провел его в кабинет, усадил в кресло и, шагая по комнате с тетрадью в руке, повторял: «Боже мой… боже мой… Но откуда это у вас?» Человек не мог отвечать, в глазах у него стояли слезы, он судорожно глотал слюну: волновался он не меньше самого Трояновского.
— Я инженер, работал в Нейске… Потом — война… Мы дрались — рабочие несколько дней держали комбинат. Потом ушли в лес. Он начал жечь на костре все бумаги, мы ему помогали и отстреливались. Но было уже поздно. Я не успел сжечь эту тетрадь. В костер бросили гранату, я отскочил за деревья. Потом я увидел, как падает Владимир: в него стреляли из автомата в упор… Я выстрелил в эсэсовца и побежал в лес… До сих пор не знаю, как мне удалось тогда спастись… Я опомнился — в кармане эта тетрадка.
Этого человека зовут Лев Петрович Савченко, сейчас он работает инженером здесь, на металлургическом заводе.
Пылаев осторожно перебил Трояновского:
— Значит, он разыскал вас и вернул тетрадь сына?
— Да. До этого он работал где-то на Урале. Ему удалось перейти линию фронта, он был ранен… И приехал сюда уже с Урала.
Пылаев поблагодарил его, раздумывая над тем, как приступить ко второй части этого разговора — второй и самой для него важной.
Наконец он спросил:
— Стало быть, эта тетрадь — единственное, что осталось?
— Да.
— А не принадлежала ли вашему сыну вот эта вещь?
Он вынул из нагрудного кармана массивный серебряный портсигар с монограммой «ВТ» и протянул Трояновскому. Старик взял его и вдруг вскочил, стиснул портсигар дрожащими, побелевшими от усилия пальцами.
— Боже мой!.. Володя… Это… это мой… мой подарок…
Он задыхался. Пылаев, встревоженный, потянулся было к стоящему на столе графину, но Трояновский остановил его:
— Ничего, ничего… Это сейчас пройдет… Простите меня, пожалуйста… Сейчас, сейчас… Вот так, все и прошло. Да, это его портсигар.
Пылаев облегченно вздохнул, откидываясь на спинку кресла. Ему казалось, что его до сих пор тоже что-то душило, а теперь отлегло от сердца. Значит, именно сюда, к Трояновскому, шел шпион, убитый на границе. Что это? Удача? Счастливое стечение обстоятельств? Пылаев мельком подумал об этом. Нет, просто правильно избранный путь. В конце концов он рано или поздно пришел бы к Трояновскому, его имя значилось в том списке, который подготовили в милиции.
Оставалось последнее, но не главное: узнать, Владимир ли писал эту записку или нет. Уходя от Трояновского, Пылаев унес с собой несколько писем Владимира: опытные специалисты быстро определят, его ли это почерк.
Но прежде чем уйти от Трояновского, Пылаев долго еще разговаривал с ним о Владимире, и профессор уже охотно рассказывал о работе сына над новым твердым сплавом, о его дружбе с уральским металлургом — дай бог памяти, как его фамилия?.. Пылаев подсказал: «Дробышев», и профессор удивился:
— И это вы знаете? Но в чем же тогда дело?
Подполковник ответил уклончиво:
— Мало ли плохих людей еще живет на белом свете…
Трояновский проводил Пылаева до дверей и, пожимая на прощание руку, тихо сказал:
— Я никому, разумеется, ничего не скажу. Но после того как вы кончите следствие, я могу рассчитывать…
— Портсигар? — догадался Пылаев. — Ну, конечно, мы вернем его вам.
Вечером Пылаев позвонил генералу домой. К телефону подошел Тимошка и пискливым голоском сказал: «Алё! Тимоша слушает». Пылаев засмеялся: