Тверской Баскак. Том Третий
Шрифт:
Однако оно дело учение, и совсем другое настоящий бой, поэтому я с тревогой слежу за ситуацией.
Ворвавшиеся в мертвую зону всадники остервенело крушат пехоту, ставшую в один миг совершенно беззащитной, но взводный уже командует отход. Оставшиеся пикинеры начинают отходить назад. Под тяжелейшим натиском врага они все же просачиваются сквозь неплотный строй алебардщиков и укрываются за их спинами.
К моей радости, рокировка прошла так стремительно, что вошедшие в раж всадники даже не сразу поняли, что перед ними уже не прорванный беззащитный строй, а новая и очень смертоносная
Ближний бой с тяжелый конницей, это как раз то, для чего и предназначены алебардщики. Это мгновенно почувствовала на себе литовская кавалерия. Тяжелые топоры заработали как адские жернова, круша без разбора и лошадей, и всадников.
Вижу, что все прорывы на правом фланге локализованы, и переношу все внимание на центр. Там дела становятся все хуже и хуже. Наткнувшись на непробиваемую стену пик, жемайты перенесли акцент атаки с пикинеров на фургоны и с ходу добились успеха. В нескольких местах арбалетчики так увлеклись каруселью стрельбы, что упустили тот момент, когда нужно было использовать гранаты.
Стремительной атакой жемайты взобрались наверх нескольких фургонов и в короткой сшибке скинули оттуда стрелков. Вися у них на плечах и не давая использовать гранаты, они начали расширять плацдарм и в двух местах уже прорвались глубоко вовнутрь. Их встретили первая и вторая резервные роты алебардщиков, но это лишь остановило прорвавшихся литовцев, но не изменило ситуацию в целом. В образовавшиеся дыры лезет все новый и новый враг, нащупавший наше слабое место.
Дело принимает совсем уж скверный оборот, и я понимаю, что для того чтобы спасти корабль, в первую очередь нужно заделать пробоину. Однако, чтобы заделать надо как-то до нее добраться, а оттеснить озверевших жемайтов обратно к линии фургонов никак не получается. В первую очередь потому что к ним постоянно подходит подкрепление, и это замкнутый круг.
Поворачиваюсь к баллистам и вижу, что машины уже готовы к выстрелу, и ору что есть мочи.
— Давай тяжелым!
—…желым!…желым!…желым!
Эхом несется в ответ дубляж команды, и заряжающие укладывают в петлю десятикилограммовые снаряды.
— Пли! — Командует командир батареи.
Тук! Тук! Тук! Застучали в ответ отбойники, и тяжелые ядра полетели прямо в плотную толпу, скопившуюся у линии фургонов.
Захлопали разрывы, накрывая литовцев огнем и осколками, и это мгновенно ослабило натиск. Враг потерялся в растекшихся клубах дыма, и я понимаю.
Это шанс, и медлить нельзя! Мой взгляд находит глаза Калиды, и тот, видя ситуацию не хуже меня, кивает.
— Счас, сделаем!
Не тратя время на обход по тропе, он сигает прямо с обрыва. Чуть завязнув внизу в сугробе, он выбирается и бежит к двум оставшимся резервным ротам.
Я вижу его вылетевший из ножен меч, его разинутый в крике рот и слышу дружный рев двух сотен бойцов, бросившихся за ним в атаку.
— Твееерь!
Понеслось над нашими порядками и подхваченное по всей линии вернулось с удесятеренной силой.
— Твееерь!
В этом крике выплеснулась ярость и решимость каждого бойца по всему фронту обороны, и он словно подстегнул силу контратакующего удара.
Калида врезался в порядки литовской пехоты,
Прижатые к фургонам жемайты еще сопротивлялись, но уже как-то обреченно. Еще пара мгновений, и тех, кто остался в живых, вытеснили за линию фургонов.
Вслед за алебардщиками возвращаются на позиции стрелки, и до меня доносится как Калида очень эмоционально объясняет им, что он с ними сделает, если их еще раз сбросят оттуда. Это как раз вовремя, потому как за это время очухался и противник. Литовцы вновь поперли, норовя повторить свой успех, но теперь их уже встретили гранатами.
Натиск противника на нашем правом фланге и центре начал сдуваться, а вот на левом они по-прежнему прут вперед. Ополченцы медленно отступают, все больше прижимаясь к крутому берегу, и это окрыляет литовцев. Они усилили нажим, намереваясь полностью раздавить наше левое крыло, и оттуда выйти в тыл линии фургонов.
Единственно, кто еще там держится, так это Святослав со своей сильно поредевшей дружиной. Он стоит как каменный утес под ударами моря, но слева и справа ополченцы уже отошли и оставили своего князя биться в окружении врагов.
Почувствовав этот миг успеха, литовцы решили бросить туда последний резерв, и от противоположного берега покатилась вторая волна атаки.
Мне хорошо видно, куда метит этот удар, и я уверен, что такого наше левое крыло не выдержит. Значит, пришла пора и мне вводить резервы. Взмахом руки отправляю гонцов на фланги, к Куранбасе и Ярославу. Приказ только один, атаковать сразу же послу залпа баллист.
Вместе с этим еще один гонец полетел с вестью по всем батареям — по готовности равняться на левый фланг. Это значит все баллистам престать бегло закидывать литовцам за шиворот огненные подарки, а заряжаться и готовиться к общему залпу. Всем вместе по команде Семы Гречки. Он начнет первым, чтобы накрыть новую волну литовцев, а остальные батареи должны последовать за ним.
Вот теперь все! Как-то разом наваливается фатальное понимание. Все ходы сделаны, и остается только ждать результата. Битва грохочет подо мной ударами железа, озверелым ревом и диким ржанием лошадей, но я ничего не слышу. Повернув голову, я смотрю на приближающуюся линию врага и, сжав кулаки, шепчу.
— Ну давай же, Семен, чего ты ждешь!
Нетерпение гложет и рождает всякие страшные мысли, а вдруг гонец не доехал, а вдруг… Но тут из-за деревьев вылетает первый заряд и крохотной точкой чертит в небе параболическую кривую, а затем вспыхивает огненным разрывом точно в первой шеренге атакующих.
Вслед за ним вспышки пламени начинают взбухать по всей литовской линии, заволакивая небо полосами жирного черного дыма. Последняя баллиста жахнула где-то на правом фланге, угодив ядром в самую гущу конницу Товтивила.