Тверской Баскак. Том Третий
Шрифт:
За те пятнадцать лет, что я варюсь в этом котле я уже настолько привык к тому, что здесь надо следить за каждым жестом, что каждое слово сказанное прилюдно имеет значение, что у меня это уже как вторая кожа. Для меня главное не форма, а содержание! Я не рвусь в цари и не жажду власти, для меня главное, чтобы то дело, ради которого я взвалил на свои плечи этот неподъемный груз, медленно, но неуклонно двигалось к своей цели.
«Я тут серый кардинал, а лучше сказать начальник генерального штаба. — Не устаю повторять самому себе. — Кому достанутся лавры победы не существенно,
Поэтому я спокойно дождался, пока Андрей рассмотрит разложенную перед ним карту, натешится положенным ему вниманием и, наконец, соизволит произнести.
— Хорошо, говори, консул!
Не затягивая, я сразу же перешел к главному и предложил выстроить войско в три линии. Первая — на самом узком участке равнины, от леса у берега Оки до лесного массива у реки Коломенки. В центр поставить консульскую пехоту, на левое крыло Тверской городовой полк, а на правое Владимиро-Суздальское ополчение. За ними расставить баллисты, а чуть выше по склону вторым эшелоном Новгородский полк и дружину князя Ярослава с Тверской дворянской конницей Якуна.
Одну свою бригаду и два полка конных стрелков я взял, так сказать, в резерв ставки, а вот конницу Великого князя и всех союзных князей предложил вообще спрятать за восточным склоном холма.
Последнее мое предложение вызвало недовольство Андрея, поддержанное неодобрительным гулом остальных князей. Мол зачем главную боевую силу хоронить за спинами пехоты.
— Как-то неразумно это! — Покачал головой Великий князь — Конница пойдет в атаку и своих же пешцев потопчет.
Тогда я еще раз ткнул их всех в карту.
— Смотрите! Первая линия, выстроенная в восемь шеренг, займет фронт примерно в три тысячи шагов, а открытое расстояние по фронту здесь почти шесть тысяч. То есть щель в три тысячи шагов открыта для охвата наших флангов, и монголы, будучи привержены своей излюбленной тактике, попытаются нас обойти. Где?! На правом крыле им этого сделать не удастся, там река Коломенка не позволит им развернуться, а вот на левом…
Тут, хитро усмехнувшись, я взглянул Андрею прямо в глаза.
— На левом фланге мы дадим им такую возможность. Пусть обходят, но всякий раз, как ордынские сотни будут прорываться к нам в тыл, мы их будем встречать хорошей трепкой. Сначала вступят в бой тверской конный полк, затем дружина князя Ярослава. Монголы будут усиливать здесь натиск, вводя в бой все новые и новые силы. В этом они большие мастера, но мы будем к такому готовы. Как только они вновь начнут продавливать нашу оборону, ударят уже ваши дружины, князь. Не все сразу, а волнами! Одна за одной, короткими жесткими ударами с вершины холма вниз. В таком сражении победа не завоевывается одной лихой атакой, нет, она достается тому, кто проявит больше выдержки и хладнокровия.
Скажу честно, моя речь произвела впечатление. Все как-то даже зажглись, ухватив разумом мой замысел, и возможно, многие впервые с начала похода
Мысль об этом заставила меня улыбнуться, но я тут же убрал улыбку с лица.
«Это было вчера, а сегодня надо думать о делах насущных!» — Гоню прочь ненужные сейчас воспоминания и пришпориваю пятками бока кобылы.
Луна сходу берет рысью и бежит вниз по склону. Пока есть время, решаю еще раз объехать выстроенные полки и начинаю с правого крыла. Здесь на пологом берегу речушки Репинки встало новгородское ополчение. Их воевода Богдан Нездинич в длинной, почти до колен кольчуге стоит в первом ряду, и я правлю прямо к нему.
Поздоровавшись, окидываю взглядом плотный строй.
В основном кольчуги, местами кожаные панцири, на головах почти у всех кованые шлемы.
— Ну что, господа новгородцы, — кричу им, широко улыбаясь, — готовы показать басурманам, кто тут сила!
— А чешь не показать-то! — Задорно скалятся мне в ответ бородатые лица, а старший Нездинич, подняв личину шлема, бросает на меня уверенный взгляд.
— Не волнуйся, Фрязин, мы не подведем!
Кивнув ему, пускаю Луну вброд. Речушка совсем мелкая, колени не замочишь, и кобыла, поднимая облако брызг, выносит меня на другой берег. Здесь сразу за спинами первой линии рассредоточены по всему фронту семьдесят две баллисты. По двадцать на флангах и тридцать две в центре. Для каждой сооружена насыпь почти в рост человека, окопанная с трех сторон рвом.
Придерживаю кобылу у одной из баллист и всматриваюсь в работу орудийного расчета. Сразу видно, что парни не тушуются, у большинства из них за плечами уже не одно сражение.
Командир батареи, завидев меня, бежит с докладом.
— Баллисты готовы к бою, господин консул!
— Молодец, Федор Исаич! — Хвалю командора, не забывая напомнить, что я помню имена всех своих бойцов. — Приказ не забыл?! На легкие заряды не размениваемся! По сигналу вваливаем сразу тяжелыми!
Тот довольно щерится мне в ответ
— Нее! Как можно, господин консул!
Усмехнувшись, гоню Луну дальше к выстроенным шеренгам владимиро-суздальского полка.
Этих мужиков я помню еще по битве с литвой. Народ суровый и упертый. Их воевода тоже в первом ряду, и подъехав к нему, я говорю уже без тени улыбки.
— Скоро тьма ордынская попрет на вас, Стоян Жидиславич, так что вы уж держитесь!
Встретив мой взгляд, воевода огладил бороду, не снимая кольчужной варежки.
— Нам не привыкать! На том стояли и стоять будем!
— Добро! — Поднимаю взгляд и окидываю весь строй. — Помните мужики! За вами Земля русская! Ежели вы не сдюжите, то кто ж тогда сдюжит?!
Суровые, бородатые лица ответили мне замороженной в их глазах решимостью, и я еще раз уверился в своей правоте.
«Все-таки верно я поступил, что владимирцев в первую линию поставил. Новгородцы, хоть и вооружены получше, но они народ порыва. Ватага! У них как пойдет, могут и горы свернуть, а могут и на мелочи споткнуться, а мне на передке нужно упорство. Вот такое как у этих мужиков, железное и непробиваемое!»