Тверской Баскак
Шрифт:
Сделав свои дела, запахиваю халат и вспоминаю, как в ответ у Кулькана заходили от злости скулы, как он сдержался и молча проглотил обиду.
«Ведь, наверняка, у каждого из этих чингизидов полно за душой таких обид, — подумалось мне, — как при такой враждебности друг к другу им удается сохранять общий порядок и организованность всего войска? Вот это загадка».
Шагаю к своей юрте и понимаю, что на этот вопрос ответа мне никто не даст, пока я сам не увижу их в деле и не смогу в реалиях оценить, в чем же скрыта монгольская непобедимость.
К сожалению, эта трагическая возможность приближается с каждым
Кстати, моего желания занять это «важный чиновничий пост» никто не спрашивал. Батый лично оценил мои лингвистические таланты и особой милостью наградил меня сим ответственным заданием на время русского похода. Спорить, по понятным соображениям, я не стал.
После этого, свободного времени у меня появилось предостаточно, и в основном, я тратил его на размышления по одному не дающему мне покоя вопросу. Что мне делать? Оставаться в роли пассивного наблюдателя или попытаться хоть что-нибудь предпринять для спасения Руси. Первый вариант казался во всех отношениях предпочтительней. Спокойно отсидеть положенный срок, все записать, прихватить, если получится, парочку вещественных доказательств, по возвращении настрочить докторскую и прогреметь в историко-археологических кругах. Я бы так и остановился на этом, но совесть, будь она неладна, грызет и грызет, сколько бы я не пытался убедить себя в нелепости своего вмешательства.
«Что я смогу сделать? Бегать орать — не верьте монголам, не верьте своим князьям! Кто меня, „латинского священника“, будет слушать?! Придушат по-тихому и никому никакой пользы».
В общем, пока мне удалось договориться с самим собой на таком компромиссе. Буду смотреть, анализировать события и искать возможности вмешаться. Если таковые появятся, но только чтобы вот прям реально повлиять на события, тогда черт с ним, рискну, а коли нет, то не обессудьте… Не судьба.
Самое печальное, что я не понимаю с какого бока к этой проблеме подступиться. Ну вот, например, сбежал я от монгол и каким-то чудом добрался до Рязани и предстал перед князем. Что я ему скажу? Ярослав и Михаил сговорились с татарами и идут против тебя и Юрия Всеволодовича. Так ведь, черт возьми, он и так это знает! Что еще?!
Могу, конечно, сказать, чтобы не выходил в поле, а укреплялся в городе, а еще лучше, отходил к Коломне, на соединение с владимиро-суздальскими полками. А он мне на это что ответит? Первым делом спросит — кто ты таков, откуда все знаешь и почему я тебе должен верить? Еще, не дай бог, заподозрят в шпионаже и на дыбу отправят. Как пить дать отправят, они здесь это любят, подкрепить, так сказать, показания пыткой. Да и потом, то что я ему посоветую и так очевидно любому, сколь-нибудь опытному военачальнику, а Юрий Ингваревич не в одном походе участвовал, дело свое знает, но при этом поступит по-другому. Значит, у него на это будут свои причины, о которых я не знаю. Я вообще мало что знаю.
Получается, ничем конкретным помочь Рязанскому и Владимирскому князьям я не могу, хоть и из двадцать первого века. Остается только ждать и пытаться понять, можно ли вообще изменить эту историю.
Глава 7
Размышляя, неспешно бреду по покрытой инеем траве и тут вижу, несется навстречу Куранбаса. Без шапки, глаза выпучены — явно на взводе. Завидев меня, припускается еще быстрее. Подскочив, бормочет, задыхаясь от быстрого бега.
— Хвала Синему небу, нашел!
При этом, на лице моего половецкого друга и слуги в одном лице написано такое безграничное облегчение, что не могу удержаться от сарказма.
— Давно не виделись, успел так сильно соскучиться?
— Нет. — Он отвечает на полном серьезе, поскольку сарказма не понимает напрочь. — Там Турслан Хаши вас ищет! Обещал голову мне снести, если немедля вас не найду и к нему не доставлю.
Цепкая рука степняка вцепилась в рукав и тянет меня за собой, так что я прибавляю шагу.
— Да что случилось-то? — Спрашиваю уже почти на бегу, и мой слуга, не оборачиваясь, бросает назад.
— Посольство прибыло от урусов.
— И что? — Вырывая рукав, резко перехожу на шаг. — Земля разверзнется, если пяти минут не подождать?!
Не решаясь схватить меня вновь, Куранбаса начинает канючить.
— Молю вас, пойдемте быстрее. Турслан Хаши словно с цепи сорвался. Говорят, Кулькан наорал на него, что толмача нет, вот он и взбесился, а с ним, вы же знаете, лучше не связываться.
— Черт! — Ругаясь, вновь перехожу на бег вслед за половцем. — Что за посольство среди ночи?!
Справедливости ради, надо сказать, что не такая уж и ночь, скорее обычное, хмурое ноябрьское утро, но я все равно ворчу до самой юрты Кулькана. По пути Куранбаса выложил все, что он знал по поводу визита русских. Оказывается, вчера передовые отряды Бурундая пересекли границу Рязанского княжества. До столкновения дело не дошло, но старший сын князя, что командовал вышедшим навстречу сторожевым полком, срочно прислал посольство, дабы определиться с намерениями монгол.
Уже на подходе к ханской юрте вижу выстроившихся личных телохранителей Кулькана, колышущиеся на ветру бунчуки и с десяток спешившихся рязанских воинов. Разглядывать дольше мне не позволил подскочивший аль Хорезми.
— Где вас носит, Иоанн? Нойон в бешенстве. Хан ждет.
Возмущенно пожимаю плечами.
— Помочиться уже нельзя спокойно! Могли бы и вы, — вкладываю в голос максимум язвительности, — досточтимый Фарс, тряхнуть стариной и перевезти хану.
Хорезмиец фыркает на ходу и в язвительности мне не уступает.
— Мог бы, но Кулькан, видите ли, вас желает.
Дальше уже идем молча, но на входе я неожиданно останавливаюсь и пропускаю хорезмийца вперед. Не ожидавший такого подвоха, аль Хорезми влетает в шатер и получает от не привыкшего ждать чингизида полный «ушат дерьма». Подождав, когда за пологом немного утихнет, захожу вовнутрь и чувствую себя при этом прожженным восточным царедворцем. Навстречу, удивленный таким коварством, взгляд хорезмийца, злобная искра от Турслана Хаши и все. Я спокойно занимаю положенное мне место. Кулькан, уже выплеснувший накипевшую злость, устало машет рукой — наконец-то. Пусть ведут послов.