Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Шрифт:
Перевозчик, жилистый, бодрый и говорливый старикан из деревушки на полуночном берегу, оставшейся для путешественников безымянной и сейчас медленно отдалявшейся, изо всех сил налегал на длинный шест, толкая неуклюжее сооружение вдоль натянутых между берегами канатов, и успевая безостановочно работать языком. Маловразумительная речь предназначалась даже не пассажирам, а всему окружающему миру: неширокой, но стремительной реке, притоку Луары под названием Эндр, смутно виднеющимся над пологими холмами укреплениям Турской крепости и начинающему темнеть небу.
Единственной жемчужиной среди словесной шелухи мелькнуло известие, что незадолго до господ
– Никуда они не денутся, – убежденно заявил Дугал, вернувшись к своему компаньону, задумчиво созерцавшему хлипкий причал на правом берегу и шелестящие тростники. – Вряд ли далеко укатили. Не нагоним по дороге – встретим в Тиссене, до него, если я правильно разобрал бормотание этого старого пня, лиги две, не больше.
Сэр Гисборн безразлично кивнул. Он не сомневался, что не обремененные тяжелым грузом всадники без труда догонят медленно движущийся обоз. Куда больше его занимали два совершенно иных соображения. Первое: рассказывать шотландцу о странном происшествии на постоялом дворе и непонятном незнакомце с его предостережениями или не стоит? Сейчас Гай уже начинал сомневаться в том, что встреча происходила на самом деле, а не порождена его неожиданно взыгравшим воображением.
Вторая мысль касалась пропавших из Тауэра бумаг, и человек, способный подтвердить ее либо опровергнуть, находился рядом, рассеянно глазея по сторонам.
– Дугал, сколько ты прослужил у Лоншана? – поинтересовался сэр Гисборн.
– Около года, – после некоторого размышления ответил Мак-Лауд. – Я вернулся на Остров, когда умер Старый Гарри и королем стал его сынок Ричард, себе на горе поставивший мэтра Уильяма канцлером. А что?
– Ты, случаем, не видел этого приснопамятного архива?
– Конечно, видел, – удивленно ответил Дугал. – Его держали вместе с остальными документами королевства. Десяток или дюжина здоровенных сундуков, по самую крышку набитых пергаментами.
– Значит, весь архив находился в одном месте? – уточнил Гай.
– Вот ты о чем, – сообразил Мак-Лауд. – Тогда, пожалуй, я не совсем верно выразился. В Тауэре канцлер хранил все, относящееся к собственно делам Англии – свои указы, письма от Ричарда, всякие рескрипты из провинций, жалобы, доносы и прочее в том же духе. Личные бумаги он держал отдельно, в своих покоях. Когда стало ясно, что по вашей милости в Лондоне готов вспыхнуть мятеж и надо спасать свои шкуры, Лоншан вознамерился прихватить это добро с собой. Пришлось растолковать, что невозможно удирать, волоча на себе тяжеленные ящики с его драгоценной писаниной. Мы их спрятали, ибо мэтр Уильям твердо верил в расположение Ричарда и свое победное возвращение. Я, к слову, его предупреждал: не нужно задевать Клиффорда, пускай приезжает. С любым человеком, если постараться, можно найти общий язык. Но Лоншан настоял на своем, и вот к чему привело его упрямство.
– Значит, кто-то, прекрасно осведомленный о тайниках господина канцлера, воспользовался общим переполохом и забрал документы сразу же после вашего поспешного… э-э, отбытия, – подытожил сэр Гисборн. – Можно уверенно предположить, что этот человек обладал правом беспрепятственного прохода в крепость, иначе как бы он вообще туда попал? Раз ты был начальником стражи, то должен знать, кого пропускали к канцлеру безо всяких расспросов. Среди них не встречался человек, описанный Годфри?
– Подобное описание подходит к половине жителей Англии и четверти обитателей Франции, – хмыкнул Дугал. – Например, к Мишелю или даже к тебе. Да, время от времени в Тауэре появлялись люди, о которых мэтр Лоншан заранее распоряжался – сразу вести к нему. Однако подобного типа среди них я не припоминаю.
– Ладно, – протянул Гай. – Вернемся к архиву. Какой вид он имел?
– Пять небольших, очень тяжелых сундуков черного дерева в бронзовой оковке, с врезными замками итальянской работы, – не раздумывая, откликнулся Мак-Лауд и уныло закончил: – Но пять – это тех, что я видел, их вполне могло быть больше. Сдается мне, что твоим господам взбрело в голову поручить нам найти корни радуги или изловить парочку-другую призраков. Может, им еще Местер Стурворма раздобыть?
– Это такое животное? – привычно уточнил сэр Гисборн.
– Ага. Морской змей. Здоровенная чешуйчатая тварь шагов тридцати длиной. Когда не топит корабли, приплывает на восходное побережье – греться на солнышке.
– Ничего, и Местера вашего разыщем, если понадобится, – Гай пытался говорить с уверенностью, которой отнюдь не ощущал.
Паром зацепил песчаное дно и мягко ткнулся в низкий берег, придавив своей тяжестью захрустевшие стебли камышей. Обрадованные возвращением на твердую землю, лошади бодро затопали по шатающемуся причалу. Перевозчик, заполучив свою мзду, налег на шест и поплыл обратно, к тускло мерцающим в окнах деревенских домов огонькам, продолжая растянувшийся на годы спор с самим собой.
Мягкая топкая земля сохранила неоспоримое подтверждение слов старика: на ней остались отпечатки множества копыт и глубокие колеи, проложенные тяжелыми фургонами. Примятая колесами трава только начала распрямляться – значит, обоз проехал здесь совсем недавно. Солнце уже наполовину нырнуло за горизонт, но света, чтобы не сбиться с дороги, вполне хватало. К тому же дорога всего одна – широкий мощеный тракт, соединяющий Тур и расположенный в восемнадцати лигах от него Пуату, а также все лежащие поблизости баронские замки и поселки. Его темная полоса, отлично видимая в наступающих сумерках, взбиралась вверх по пологому откосу и исчезала среди невысоких взгорий, поросших тронутым желтизной лесом. Где-то за этими перелесками пряталась деревушка Тиссен и неспешно громыхали по дороге три запряженных тяжеловозами торговых фургона.
* * *Отдохнувшие за время пребывания в Туре лошади ничуть не возражали против того, чтобы пройтись рысью. К тому же они наверняка догадывались, что скакать им придется только до темноты, ибо в ночное путешествие может погнать только неотложная необходимость, а таковой пока не имелось. Серый Билах пару раз срывался на кентер – короткий галоп, унося своего хозяина за поворот дороги. Возвращался Дугал слегка разочарованным: обоз по-прежнему оставался недосягаем.
Кое-где тракт пересекал русла мелких речек, больше похожих на разлившиеся ручьи, и там горбились мостики – каменные или деревянные, со свеженаложенными заплатами досок. На одном из таких мостов Мак-Лауд вдруг натянул поводья, остановил коня и прислушался. Жеребец, словно передразнивая всадника, тоже поднял уши и шумно втянул воздух трепещущими розовыми ноздрями.