Творцы грёз
Шрифт:
Сергей зашёл в помещение с низким потолком, пропитанное горьковатым запахом масляной краски. В центре кабинета стоял кульман, на котором был закреплён холст с летним пейзажем. Возле дальней стены располагался верстак с разложенными на нём инструментами.
Темноволосый мужчина невысокого роста с добрыми карими глазами сидел за столом возле окна. Увидев Юрчикова, он приветливо улыбнулся.
– Здравствуй, Олег! – сказал Сергей.
– Здорово! Хорошо, что ты зашёл! – обрадовался Овсянников. – Приятно видеть нормального человека. Я на работе устаю из-за того, что приходится
– Нервные они из-за того, что их мучает совесть, – сказал Юрчиков.
– Это точно. Вот недавно я менял лампы в коридоре, а полковник Борзенко – один из заместителей начальника Управления в это время проводил совещание. Дверь в кабинет была открыта, и я всё слышал. Этот полковник всех материл, несмотря на то, что на совещании присутствовали женщины. У вас, офицеров, плохо обстоят дела с честью и достоинством, если такого человека, как Борзенко, терпите. Пожалуй, в нашем Управлении среди руководства только полковник Корольков настоящий мужик и порядочный человек.
– А главное, что он среди руководства единственный из специалистов остался. Выдавят его скоро. А этого Борзенко, говорят, к нам прислали из захолустного городка Изверска. Он от полученной над людьми власти, даже невесть какой великой, совсем очумел.
– Ну, их! Лучше скажи, как у тебя с творчеством дела? – спросил Овсянников.
– Плохо. Некогда свои произведения доработать. Впрочем, скоро время появится. Наверняка меня уволят. Да я бы и сам давно уволился, только на нынешнюю пенсию не проживёшь и на работу после пятидесяти лет трудно устроиться, – сказал Юрчиков и поинтересовался:
– А тебе удаётся заработать на картинах?
– Затраты на краски и холсты окупаются. Ещё и на сосиски с картошкой хватает, а также на оплату коммуналки.
Олег и его мать Людмила Григорьевна проживали на Арбате, на четвёртом этаже старого девятиэтажного дома, в трёхкомнатной просторной квартире.
Гости у них бывали редко, за исключением Варвары Григорьевны – старшей сестры матери.
Варвара Григорьевна, в отличие от матери Олега – добродушной полной женщины, была сухой и вредной старушкой. Обе они были кареглазые, но взгляд у них был разный: добрый – у матушки Овсянникова и колючий – у тёти Вари. Мало того, что характер у тётушки был тяжёлый, так она ещё и не терпела запаха масляных красок. Во многом, по этой причине, а также из-за того, что Варвара Григорьевна приезжала к ним в гости обычно месяца на два-три, а уезжала лишь на недельку проведать свою квартиру в подмосковном городе Одинцово. Поэтому Олег был вынужден писать картины на работе, по вечерам, когда сотрудники и служащие разойдутся по домам.
– Олег, а что это за странную картину пишешь? – поинтересовался Юрчиков.
– Неудачно вышло, сам понимаю. Ночью, видишь ли, писал, – оправдываясь, сказал Овсянников. – По ночам лучше не работать. Объединил два пейзажа, и вот такая ерунда получилась.
Судя по всему, Овсянников схалтурил. Картина была разделена на две разные части. Правая часть картины изображала саванну, а левая – водопад в джунглях. Пальмы возле водопада напоминали маленькие
– Это у тебя орлы изображены или чайки? – удивился Юрчиков.
– Да я глупость совершил. Мне пообещали хорошие деньги за пейзаж с джунглями. Вот с двух разных открыток, я на скорую руку и срисовал картину. Много красок потратил на этот кошмар, – вздохнув, проговорил Овсянников.
– Ничего. Ещё можно исправить, – успокоил Юрчиков.
Овсянников молча махнул рукой и тяжело вздохнул.
– Слушай, а ведь у тебя отличные полотна есть! – сказал Юрчиков, кивнув на картины, которые были приставлены к стене. – Вот этот «Морозный вечер в деревне» чудо, как хорош! И диптих «Утро» и «Вечер» тоже здорово написаны. На одной картине изображён странник, отдыхающий лунной ночью на морском побережье, возле костра, а на другой – этот же пейзаж, но уже светлым утром. На картине – чёрное кострище на пустынном морском берегу и грустный человек возле потухшего костра. Так быстро меняется жизнь!
– Рад, что они тебе понравились
– А портреты часто заказывают?
– Редко.
– Жаль. Тебе они удаются.
– А я недавно прочитал твою повесть – словно интересный фильм посмотрел.
– Приятно, что хоть кому-то интересны мои сочинения. Ладно, пойду работать, – сказал Юрчиков и вышел из кабинета.
Зазвонил телефон. Овсянников снял трубку. Дежурный капитан Кузнечиков сообщил Олегу, что его вызывает к себе начальник Управления и просит взять с собой большое ведро и сачок. Олег удивился и переспросил:
– Мне с сачком и вёдрами прийти?
– Да! – подтвердил Кузнечиков. – Приходите скорее, а то начальник сердится.
– Сейчас буду. Только без сачка. А вёдра возьму на складе, – пообещал озадаченный Овсянников.
Вскоре, держа в одной руке ящик с инструментами, а в другой пустое ведро, он зашёл в приёмную начальника Управления. За столом, уставленном телефонами, сидел дежурный.
– Проходите! – обрадовался Кузнечиков, поспешно открывая перед Овсянниковым дверь в кабинет начальника.
Олег зашёл в просторный кабинет.
– Как же вы долго шли! – недовольно сказал полковник Свитко, сидевший за столом.
– Что надо починить? – спросил Овсянников.
– Чинить ничего не требуется, – сказал Свитко и, встав из-за стола, крадущейся походкой приблизился к большому аквариуму, стоявшему на тумбе возле стены в окружении четырёх росших в кадках финиковых пальм.
Свитко подозрительно посмотрел на серебристых рыбок, лениво плававших среди зелёных водных растений, и шёпотом произнёс:
– Надо слить воду и проверить.
– Зачем воду сливать? Ведь вода в аквариуме чистая! – удивился Овсянников.
Свитко прислонил палец к губам и тихо сказал:
– Тише!
– Воду не нужно менять, – сказал Овсянников. – Я знаю. Когда-то я разводил аквариумных рыбок.
– Я лучше знаю, что надо менять, а что – не надо! – с раздражением проговорил Свитко и посмотрел сначала тревожно – в глаза Овсянникову, а затем пристально – на вёдра и на ящик с инструментами, которые тот держал в руках.