Творение сознания. Миф Юнга для современного человека

Эдингер Эдвард

На склоне лет Юнг как-то заметил, что, если бы у него была возможность, он переписал бы заново все свои книги, за исключением одной, которой полностью удовлетворен ⁶. Книга эта — «Ответ Иову».

Вначале я позволю себе изложить свое мнение об этой книге. На мой взгляд, она столь же глубока и значительна, что и священные писания мировых религий. Будучи продуктом современного ума, она отличается от этих священных книг сдержанностью тона и объективностью. Однако глубоко личный стиль не должен вводить читателя в заблуждение. Эта особенность служит доказательством ее подлинности. Несмотря на то что автор описывает здесь наиболее сложные контакты между эго и архетипической сущностью, он не идентифицирует себя с архетипом. Он стоит на позиции человека, знающего границы

своего человеческого эго, избегающего соблазна инфляции и напыщенности.

Несмотря на непритязательность стиля, содержание книги настолько глубоко, что усвоение его проблематично для современного сознания. Книга закладывает фундамент нового мировосприятия, мифа для современного человека, наконец, современного завета, который должен по-новому связать человека с трансперсональной психической субстанцией. Говоря словами самого Юнга, «вполне возможно», что его прозрения «приведут к каким-то огромным изменениям в образе Бога» ⁷.

In confinio mortis и на закате долгой и богатой событиями жизни часто бывает так, что взгляду открываются непривычные горизонты. Человек, с которым это случается, освобождается от будничных интересов и личных проблем и направляет свой взор, поверх хода времен, в вековое движение идей ⁸.

⁵ Ibid., р. 112.

⁶ Marie-Louise von Franz, С. G. Jung: His Myth in Our Time (New York: G. P. Putnam's Sons, 1975), p. 161.

¹Jung Letters, vol. 2, p. 118.

⁸ С G. Jung, Answer to Job in Psychology and Religion: West and East, CW 11, par. 717. (отдельное издание: Princeton University Press, Princeton (1973). P. пер. К. Г. Юнг. Ответ Иову. М. 1995, с. 204.

Так Юнг описывает Иоанна Богослова, автора Откровения, но слова эти приложимы и к самому Юнгу. Когда Юнг погружается в размышления об испытании, выпавшем на долю Иова, века, разделяющие двух этих людей, исчезают. Без преувеличения можно сказать, что Юнг дал окончательный ответ на вопрос Иова: «на что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душею» (Иов, 3:20). Это представляется мне настолько очевидным, что я не считаю преувеличением параллель между словами Иова и личностью Юнга: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию» (Иов, 19:25). Разве мы переживаем не последние дни, и разве прозрения Юнга не являются в действительности спасением для Иова?

В названии этой главы упоминается новый завет, но вопрос о необходимости нового завета не возникает до тех пор, пока мы уютно чувствуем себя в рамках старого. Юнг пишет:

Я не обращаюсь к счастливцам, обладающим верой, но к тем многим людям, для которых свет погас, тайна поблекла, и Бог умер. Для большинства из них нет пути назад, и к тому же нет уверенности, что возвращение к прежней вере было бы для них благом. Если мы хотим понять религиозные проблемы, то остается, по всей видимости, единственный выход — психологический подход. Вот почему я обращаюсь к интеллектуальным формам, которые безнадежно застыли в процессе исторического развития, и пытаюсь снова их расплавить, чтобы наполнить расплавленной массой формы непосредственного опыта ⁹.

Психологический подход к религии, каким бы глубоким он ни был, не пригоден для того, чья жизнь протекает в рамках определенного религиозного мифа. Юнг недвусмысленно указывает на это:

Я пишу не для верующих, которые уже обладают истиной во всей ее полноте, а скорее для неверующих, но умных людей, которые хотят понять нечто важное...

Верующему мой «Ответ Иову» ничего не даст, поскольку у него уже и так все есть. Я пишу только для неверующих... Можно было бы написать на внутренней стороне суперобложки этой книги: «Здесь нет ничего для верующего христианина» ¹⁰.

Поскольку иудейский и христианский миф лежит в основе западной архетипической субстанции, каждый из нас в известном

⁹ Ibid., par. 148.

¹⁰Jung Letters, vol. 2, p. 197.

смысле — верующий, будь то вера сознательная или бессознательная. Иными словами, нам всем свойственна инерция причастности к этому мифу. Поэтому «Ответ Иову» вызывает практически у всякого читателя живую реакцию.

Существует различие между причастностью и сопричастностью. Можно ощущать связь с определенной религией, даже относиться к ней с симпатией, не являясь членом церкви. Причастность — это бессознательная психическая идентификация. Человек может исповедовать религию и ощущать себя членом религиозной организации подобно тому, как может быть членом семьи или коллектива, однако не ощущать индивидуальной связи с нуминоз-ными архетипами. Сопричастность, напротив, подразумевает соединение с религией на основании глубокого индивидуального нуминозного опыта. В данном случае мы имеем дело не с общиной верующих, а с общиной знающих, или общиной, состоящей из личностей, каждая из которых — носитель живого опыта Самости.

Несмотря на то что Юнг вполне определенно заявлял, что обращается к тем, для кого Бог мертв, он также обращает внимание и на то, что тема смерти Бога является частью христианского мифа. «Сам Христос являет собой типичный пример умирающего и самотрансформирующегося Бога» ^и. Христос умер, но его не оказалось в могиле. «Что вы ищете живого среди мертвых? Его здесь нет: Он воскрес» (Лк. 24:5—6). Юнг пишет:

Миф говорит нам, что его нельзя было найти там, куда положили его тело. «Тело» означает в данном случае внешнюю, видимую форму, некогда бывшую, но недолговечную оправу высшей ценности. Далее миф говорит, что эта ценность чудесным образом воскресла, преобразилась. Это похоже на чудо, потому что когда ценность исчезает, всегда складывается впечатление, что она утрачена навсегда. Поэтому никто не может предположить, что она может вернуться. Трехдневное нисхождение в ад описывает погружение исчезнувшей ценности в бессознательное, где, благодаря ее победе над силою тьмы, она устанавливает новый порядок и затем снова возносится на небо, то есть достигает высшей ясности сознания. То обстоятельство, что Воскресшего узрели лишь немногие, свидетельствует о том, что акт узнания и признания трансформировавшейся ценности сопряжен с немалыми трудностями ¹².

¹' Jung, «Psychology and Religion», in Psychology and Religion, CW 11, par. 146. ¹² Ibid., par. 149.

В «Ответе Иову» Юнг превращает фундаментальный миф западной души в объект самого пристального и осознанного исследования. Он воспринимает религиозную образность как психическую реальность и прослеживает развитие глубокого смысла образа от начала до конца. Он был первым, кто решился на подобное. Юнг писал:

Удивительно, сколь мало люди размышляют о нуминозных предметах и стремятся согласовать их со своими сознательными представлениями; каких громадных усилий требует такое предприятие, раз уж мы на него отважились. Нуминозность предмета затрудняет интеллектуальный подход к нему, поскольку в процесс размышления постоянно вмешиваются аффекты. Человеку свойственно принимать и ту, и другую сторону...¹³

Если человек религиозен, то он боится признаться себе в бессознательных сомнениях. Если он равнодушен к религии, то ему будет неприятно признаться себе в том, что он ощущает духовную пустоту. Вот два наиболее характерных источника обиды, возникающей у людей при чтении «Ответа Иову». Их оскорбляет или то, что Юнг в такой возмутительной форме пишет о Яхве — в полном противоречии с тем догматическим образом Бога, в который они веруют, или, напротив, то, что Юнг с такой серьезностью относится к примитивному, антропоморфическому образу Бога, который давно уже не вызывает доверия у рационально мыслящего человека. Рискну утверждать, что любой человек при первом знакомстве с «Ответом Иову» будет до известной степени оскорблен — по первой или по второй причине; не исключено, что и по обеим причинам.