Творения
Шрифт:
Они не только в минуты богослужения, но и во все минуты своей жизни приобщались к вечности, к Богу, хотя, вместе с тем, жили и во времени, хотя они ничем не отличались от других людей как по своим занятиям, так и по своему внешнему отношению к другим людям — и, тем не менее, «пожили привременно и премирно».
И вот есть два пути — путь иноческий, путь, который обычно так и рассматривается, как ведущий входящих на него к отречению от мира, ведущий к тому, чтобы человек пожил «премирно в мире», взывающий его из мира и поставляющий его в другие условия в отношении, во-первых, молитвы и, затем, покаяния и
И есть другой путь, который до известной степени является для многих путем лукавым. У нас смотрят так: «Да вот есть там спасающиеся, за стеной монастырской, а мы уж как-нибудь».
В приходских храмах и было свое собственное делание: «Там монахи совершают свои подвиги и дела, а мы должны помнить только „день субботний во еже святити его: шесть дней делай и сотвори-ши в них вся дела твоя, день же седьмой, суббота, — Господу Богу твоему“».
Если в воскресные дни приходской храм собирает верующих, то это и есть то великое и единственное делание, которое должно здесь совершаться и заменять для мирян делание монаха. В другое время могут и не ходить. Зачастую так и смотрели, так и смотрят — что-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь — ходил в праздничные дни в храм — и этим все ограничивалось; и с этим хождением в храм не было никакой связи у остальных шести дней труда.
А, между тем, вы знаете, что хотя народ, верующие люди и были отделены от иноческой жизни, они всегда понимали, что там, в монастыре, в богослужении, и в покаянии, и в послушании заключается дело спасения, дело не только монаха, но и мирянина.
В мире надо быть избранным от мира. «Аз избрах вас от мира», — говорит Господь Своим ученикам.
И в те монастыри, где духовная жизнь расцветала, замечалось стремление народа, тяготящегося отношением приходской Церкви — так шли многие в Оптину Пустынь, в Зосимову, в Глинскую и в другие монастыри.
Там не только иноков, но и мирян, т. е. верующих, стремящихся в этой жизни приобщиться к вечной — окормляли великие Старцы-подвижники. Вы знаете по примеру Оптинских Старцев, как все они, начиная с самых первых — Моисея, Антония, Леонида, Макария, Анатолия, Иосифа, не говоря уже о последних — Амвросии и Анатолии — все они служили не только инокам, но и мирянам — всем тем, кто в условиях своей жизни хотел приобщиться монастырскому деланию.
И все-таки была какая-то пропасть между миром и монастырем, куда можно было придти только на несколько дней и даже часов, получить благодатный толчок, зарядиться духовно.
А между тем жизнь говорила о том, что некоторые люди стремятся не только на время приобщиться к этому богослужению, в котором есть вечное, а все временное выбрасывается (а мы зачастую делаем как раз наоборот: выбрасываем все вечное, а временное делаем нашим богослужебным опытом). Мы знаем, что в наше время в значительной степени богослужение в приходских храмах искажено — одна праздничная служба, одно богослужение похоже на другое, потому что все то, что затрудняет и не развлекает, выпускается, а взамен того вставляются совершенно неподходящие по ходу богослужения концертные песнопения — и из богослужения делается не приготовление к вечности, а к той же самой жизни, от которой должен бежать христианин, в отношении которой он должен стать «премирным».
Я не говорю уже о богослужении будничном, которое должно совершаться каждый день не потому, что каждый должен и приходить каждый день — но каждый должен знать, что в это время совершается богослужение в том храме, где вот я молюсь, и когда мне можно, я приду. Здесь богослужение как вечность остается.
И вот Батюшка, понимая все это, сделал то, что у многих прежде всего вызывает смущение и осуждение. Он понимал, что надо дать верующим богослужение настоящее, подлинное, не суррогат, не имитацию, богослужение вечное, заключающееся в богослужебном православном опыте.
И вот на этом фундаменте он начинает приобщать к вечности своих духовных детей. Без такого богослужения не мыслимо и христианское делание. Здесь прежде всего берется не практика приходского храма или даже монастыря, а берется богослужение по тем книгам, по которым оно должно совершаться изо-дня в день, и вечером, и утром — при изумлении одних, смущении других, и, может быть, насмешках третьих начинается подлинное приобщение к вечности через богослужение.
А затем начинается подлинная духовная жизнь, которая, казалось, не могла быть в миру. Батюшка работает над ними как духовник и как Старец, он начинает ту работу духовного устроения, к которому стремились многие и многие русские люди, и которое раньше они получали только в обстановке монастыря, и им казалось, что иначе и быть не могло.
Батюшка исходил не из теории, а из жизни, из знания человеческого сердца. Он очень хорошо понимал жизнь, и в своем духовном творчестве, в своем духовном созидании, которое он проявлял так неожиданно и часто не так, как бы мы хотели — он исходил из подлинного знания человеческой души и той обстановки, в которую мы все поставлены.
Он начинает свою работу духовника и Старца, начинает то, что было лишь мечтою, или могло быть получено только на несколько часов, на несколько дней в монастыре, и в своей работе он исходил не из духовной традиции, к которой, как и сам он не раз говорил, он не был приобщен; а из величайшего знания человеческой души и жизни.
И когда много лет спустя после начала своей деятельности встретился с батюшкой отцом Анатолием Оптинским, то оказалось, что они совершают не только одно дело, но и в одном духе — так вывел Батюшка свой корабль.
Тот, кто знал их обоих, может только изумляться тому, насколько разительно было сходство этих душ в их выявлении, их творческое христианское начало. Батюшка попал именно туда, куда вела великая и давно осуществлявшаяся традиция Оп-тинского старчества.
Многих соблазняло, что в приходском храме началось такое необычное делание. От многих приходилось слышать: «Что вы там делаете? Ведь у вас приходский храм, а вы и служите каждый день, и народ принимаете».
Многие священники смущались и сейчас смущаются частым причащением Святых Тайн; а, между тем, именно в этом и заключал Батюшка подлинное духовное развитие человека.
Если Церковь есть Тело Христово, то, как говорит Василий Великий: «Из всех церковных собраний самое великое есть то, на котором причащаются Святых Тайн».
Батюшкина практика такова, что у каждого своя мера — кто должен причащаться раз в месяц, кто раз в неделю — ибо Батюшка в этом был не теоретик, а великий практик и каждому давал то, что ему нужно.