Твой час настал!
Шрифт:
Сапежинец полковник Каминский собрал отряд в пятьсот сабель. С такой силой дерзнул идти на Суздаль, чтобы отомстить за побитых товарищей. Дорога накатана санями, утоптана копытами. Лицом к лицу «шиши» будто бы и не страшны. Впереди шли дозорные, оглядывая макушки деревьев. Вот-вот кончиться лесной дороге. В бору звуки разносисты. Еще и морозец. Огласился лес трехпалым свистом. От свиста приседали кони. Поляки увидели несущиеся на них с пригорка сани без лошадей с пылающими на них кострами. Горящие сани разметали поляков по лесу. Накатили на лыжах «шиши». Польские кони, обезумев от огня и дыма, вваливались в сугробы, беспомощно
Мало кто спасся. Полковник Каминский бродил по лесу двое суток и вернулся в Москву с отмороженным лицом. И то сочли за чудо. Между тем надвигался голод. Продовольствие, что собрал Сапега, кончалось. Дороги перекрыли «шиши».
Получил должное от «шишей» и гетман Ходкевич. Он рассылал отряды за продовольствием под Ржев и Погорелое Городище. Мало удавалось собрать в разоренном краю. Набрели случайно на село, вдалеке от прямоезжих дорог. И о чудо! Наткнулись на селян, что занимались квашением капусты. Квасили ее с анисом, хранили в бочках. Пока грузили бочки на возы, доставая их из-подо льда в пруду, голодные жолнеры набросились на неожиданное угощение. И здесь накатили «шиши» на лыжах. Без коня, пеши в сугробах, поляк не воин. Мало кто спасся из тех, кто отведал капусты. По стану гетмана разнесся слух, что московиты нарочно устраивают приманки с продовольствием.
Но еще не настал час поворота в сознании польских находников, что московская земля распахнула свои просторы для их могил.
Из Смоленска Ходкевич вывел обоз с продовольствием для кремлевских затворников. Сопровождали обоз пятьсот другун и триста пеших жолнеров. «Шиши» и на них накатили на лыжах. Поднялись из затаек в снегу и разорвали польскую колонну. Отсекли от конвоя обоз. А когда накатили сани с огнем, конвою пришел конец. Сам Ходкевич едва спасся.
Между тем в Нижний стекались из городов люди послужить спасению Московского государства.
Польские вожди были заняты спором с королем о жаловании, выясняли меж собой кому держать московский Кремль, досадовали на «шишей», обвиняя друг друга в лености и трусости. Известия об ополчении в Нижнем их мало беспокоили. Они полагали , что и это ополчение, как и ополчение Ляпунова само рассеется.
Опять приступили к заточенному в подземелье патриарху Гермогену, чтобы он своим голосом запретил бы сбор ополчения. Никто из бояр, даже Федька Андронов, идти к патриарху не решились. Пошел со своими офицерами Гонсевский. Спустились в подземелье. Подстава под свечей стояла на плоском камне. На каменном полу две доски, лежак для патриарха. В келье не каждому стать в рост. Гермоген стоял на коленях перед камнем со свечей и молился. Лишили его и образов и священных книг.
— В чем заимели нужду? — спросил Гермоген, не оборачиваясь к вошедшим.
Гонсевский строго произнес:
— С панами говорить надобно встать и в лицо глядеть!
— Перед Господом я стою на коленях, перед панами мне не стоять, а панам надобно преклонить бы колени.
— Не мы к тебе нужду имеем! — объявил Гонсевский. — У тебя нужда до нас. Первейшая забота священнослужителя избавить свою паству от напрасного кровопролития. Ныне поднялись мужики против королевской власти даровонной ему Господом Богом. Своей пастырской властью повелел бы ты тем мужикам разойтись, чтобы в крови мы их не потопили.
Гермоген поднял взгляд и перекрестился.
— Благодарю Господа, что вдохновил малых сих на спасение православной
Оборотился к Гонсевскому.
— А тебе, господин, скажу! Да будет надо всеми русскими людьми благословение Господне, и от нашего смирения тож благословение, а на изменников и польских чужеедов да изольется гнев Божий, а от нашего смирения — проклятие на них в сем веке и в веке будущем!
Гонсенвский воскликнул в досаде и в гневе:
— Не пастырь ты, а волк для своей паствы! С волком, как обойтись?
— Ведомо и мне и тебе, господин, как с волками обойтись, когда они влезают в овчарню. Так и с вами на русской земле обойдутся!
Гонсевский дал знак сопровождающим выходить. Страже повелел:
— Ни воды, ни хлеба не давать, свечу не менять, затворов на открывать!
Иван Заруцкий перехватил послание нижегородцев к городам. Дрогнул он душой, когда прочитал, что люди нижегородские утвердились Маринку с ее сыном «до смерти своей в государи на Московское государство не хотеть». Настал час пожалеть, что извел он Ляпунова. Быть может, Ляпунов не очень-то хотел видеть на престоле Марину и ее сына, а все же полагал это отнести на решение всей земли. Здесь же с первого шага накрепко отвергают Марину и ее сына. Заруцкий понимал, что поднимается огромная сила на поляков, она же поднимается на Марину и ее сына.
Перехваченная грамота оказалась не единственной. Заруцкому доносили, что с нее ходят списки меж казаков, что казаки поговаривают не перекинуться ли в нижегородское ополчение, дабы не сложить понапрасно головы за сына полячки.
Заруцкий видел один исход. Пока не разбежались казачьи таборы остановить нижегородское ополчение и уничтожить его вождей. Самому идти? Ныне удалиться от Москвы, так все потерять. Призвал к себе атамана Андрея Просовецкого. Искусен он был в скорых походах. Слава его состязалась со славой лихого налета пана Лисовского.
— Ты, Андрей знаешь меня? — спросил его Заруцкий.
Просовецкий удивился спросу.
— Как не знать? Стоишь передо мной, чай не оборотень!
— Я не оборотень, а тебе надобно сделаться оборотнем. Потому и спрашиваю знаешь ли меня. Понапрасну я тебя не позвал бы, а ныне все казачье дело отдаю в твои руки!
— А свои руки куда подевал?
— Мои руки здесь надобны. О нижегородском ополчении слыхал?
— Кто о нем ныне не слыхивал? Собрали там последних людишек...
— То верно! Людишки не ратные, да множество их, как муравьев. А чтоб голым задом не сесть на муравейник надобно их не допустить в Ярославль и в верхние волжские города. То по казачью голову земцы топор несут. Надобно тебе наперед их стаи забежать и сесть в Ярославле. А двинутся на тебя, так подавить муравьев.
— Надобно! — согласился Просовецкий. — На скорях пойду.
Но князь Пожарский предусмотрел сколь опасны казаки. Кузьма Минин загодя заслал в стан Заруцкого своих послухов. Просовецкий еще собирал охотников в скорый поход на Ярославль, а послухи уже дали знать о том Минину.
Пожарский, не спеша, уряжал полки, готовил их к бою. Не спешил и Минин до того, пока не узнал, что Просовецкий собрался идти в Ярославль. Пришлось поспешить. Пожарский отрядил в Ярославль нижегородский полк под началом своего родича Дмитрия Пожарского-Лопаты. Быстрыми переходами нижегородцы опередили Просовецкого.