Твой час настал!

Шахмагонов Федор Федорович

К Волоку-Ламскому королевсмкое войско подошло в конце ноября. Город приступом брать не стали. Раскинули лагерь вблизи города. Из Москвы не поступало никаких известий. Те кто призывал на престол королевича Владислава бесследно исчезли. Король решил напомнить, кому московиты целовали крест.

Выступая в поход на Москву, король прихватил с собой Филарета, дьяка Граматина и Данилу Мезецкого. Кому, как не русским уговаривать ополченцев? Король направил их на переговоры с ополчением, а для устрашения ополченцев и бережения посланцев, чтобы не убежали, снарядил им сопровождение в тысячу всадников. Во главе с панами Зборовским и Млоцким. Для Пожарского этот поход не оказался неожиданностью. Казачья сторожа

следила за отрядом.

Зборовский и Млоцкий высылали вперед разъезды. Разъезды наткнулись на передовые отряды ополчения. Сошлись рубиться. Поляков погнали прочь.

Король пришел в ярость и приказал взять приступом Волок-Ламский. Город обороняли донские казаки. Милости от короля не ждали, обороняться умели. Земляные валы облили водой, они превратились в ледяные горы. Два раза поляки приступали к ледяным валам и оба раза отходили с потерями. На долгую осаду времени не оставалось От мороза лопались сосновые стволы в лесу. Жолнеры в палатках земерзали. Надвигалось сытое и обутое московское ополчение. Сигизмунд и хотел бы держаться, но его испугал ропот его воинства. Затаив зло на московских людей, приказал отходить к Смоленску. Не задерживаясь в Смоленске польское войско устремилось в Польшу.

21-го декабря Пожарский, Минин и Трубецкой оповестили все города об избавлении Русской земли от польских находников и повелели вознести благодарственные молебны во всех храмах и церквях.

11

Со всех городов прибывали выборщики царя Созыв Собора всей земли был назначен на 23–е марта. Однако выборщики съезжались столь спешно, что уже к первому дню Великого поста, к 21-му февраля, все уже были в сборе.

Решено было советом всей земли собрать выборщиков на Пожаре у Лобного места, чтобы проведать каково народное мнение кого выбирать.

Накануне в шатер к Пожарскому пришли Минин и архимандрит Дионисий. Князь обратился к Дионисию.

— Патриарха у нас нет, молитвенник наш и советчик наш, ты, отче, ибо никто не сделал более для одоления ляхов, чем Сергиева обитель. За тобой слово. Нет сегодня никого, кроме тебя, кто стоял бы ближе у преподобному Сергию, заступнику русских людей.

Дионисий ответил:

— Скажу ли вами незнаемое? Бродят люди вокруг трех сосен. Одна сосна трухлявая. Ветви у нее обветшали. Сие есть князь Мстиславский. Царственного он рода Гедеминовечей, а его усердие королю отвратило от него русских людей. Высока, стройна другая сосна — князь Василий Голицын. Ведет свой род от прирожденных государей. Отечеству послужил, не уронив чести и в польском плену. Но как же его избирать, когда он в польском плену? Изберем, а его там примучают. Своими руками отдадим его полякам на расправу. Третья сосна, то князь Воротынский. Его назовут, а не надо бы. Припомнят ему, что на его пиру поднесли отраву Михаилу Скопину, юному витязю, равных коему не сыскать.

— Обжал ты нас, отче. Три царственные ветви в нети вывел. Не выскочит ли на пустое место князь Дмитрий Трубецкой, ежели крикнут его казаки.

— Князь Дмитрий Трубецкой опасен. Не тем опасен, что вдруг изберут тушинского боярина, опасно, что положит он вражду между земством и казаками. Не искать бы нам на царство ни рюриковичей, ни мономашичей

Пожарский с усмешкой спросил:

— Не Марину ли Мнишкову на престол позвать с сыном ее Иваном, коему отец незнаем?

Дионисий осуждающе покачал головой.

— Не ко времени посмех! Не прогневи Бога! Я сказал о трех соснах, а в лесу еще и дубы растут. Нам не сосну искать, а дуб. Сосна в тридцать лет старится, а дуб триста лет стоит. Святой Сергий триста лет тому назад благословил московское воинство Дмитрия Донского на Мамаево побоище и молитвами вымолил

победу на Куликовом поле над врагом лютым и немилостивым. Русь родилась вторично на том поле. Многие, кто пошел на ту битву не вернулись, иные затерялись в веках. Сохранил верность московскому государеву дому один род. Род Романовых, что пошел от сподвижников Дмитрия Донского и воителей в той битве от Андрея Кобылы и Федора Кошки. На памяти нынешних людей, как во времена кровавых бесчинств царя Ивана Васильевича обуздать его решались Анастасия, первая его супруга из рода Романовых и брат ее Никита Романович. Не по кончине ли Анастасии Романовны, царь Иван Васильевич погрузился в кровавую пучину? Не мужеством ли своим заслужил добрую память Никита Романович и пролил тем народную любовь на свой род? Людская громада не знает, а те кто знают, быть может, не вспомнят, кому царь Федор, умирая, царский престол поручал? Перед смертью он вручил скипетр и державу в руки Федору Никитичу Романову, ныне митрополиту Филарету. Федор Никитич и его братья скипетр и державу не приняли. Они знали, что царевич Дмитрий не был убит в Угличе, а вывезен и спасен. Державу и скипетр подхватил Борис Годунов. С него и началась пора самозванных государей, ни Богом, ни людским мнением не избранных.

Дионисий примолк, Минин сказал:

— Вижу, отче, к чему ты клонишь. Кто же положит хулу на бояр Романовых и на их род? Да где же он, Федор Никитич, а ныне митрополит? У ляхов в полоне. Да и как избирать царем монаха?

— Монаха царем не избирать, Филарет далеко, а вот сын его Михаил близко. Спрошу вас, князь Дмитрий и господин Минин, перебирая в своих раздумьях кого царем ставить, выпало ли из памяти имя Романовых?

— Отрок... Ему, поди, и шестнадцати годков нет? Стебелек...

Пожарский добавил:

— О Федоре Никитиче я вспоминал, а о сыне его на ум не всходило...

— И мне не думалось! — с ударением произнес Дионисий — А назвали мне это имя не князья, не бояре, не дворяне...

— Кто же назвал? — спросил Пожарский.

— Казаки!

Минин удивился.

— До се думал, что казаки норовят крикнуть Трубецкого.

— Казаки пойдут не за князем Трубецким, а за своими атаманами. Пришли ко мне атаманы и велели сказать земским людям моим словом, что будут они кричать Михаила Федоровича Романова, а другим пути не дадут.

Условились не называть имя Михаила Романова до выборного дня, о том просить и казачьих атаманов. Не напрасная предосторожность. Выборщики шумели много. Выкрикивали всякие имена. Называли имя Дмитрия Трубецкого, но восторга в толпе выборщиков оно не вызвало. Разошлись до 23-го марта, чтобы в городах проведать к кому склониться.

23-го марта в Москве стало завозно. Приехали выборщики, а с ними и всякий иной люд. Все привалили на Пожар. Разве кому-либо откажешь выбирать царя?

На Лобное место вышли духовные лица во главе со старшим по летам рязанским архиепископом Феодоритом. Дионисий выставил от обители святого Сергия Авраамия Палицына, что умел перед людским множеством разливаться соловьем. Авраамий Палицын уже собрался было говорить, остановил его возглас из толпы.

— Погоди!

На Лобное место вышли казачьи атаманы и старший из них положил на помост бумажный свиток. Авраамий Палицын развернул свиток и прочитал:

— Михаил Романов!

Прошелестело над площадью это имя из уст в уста и общий возглас потряс площадь:

— Михаила Романова!

Голос толпы не умолкал. Выборщики в знак согласия размахивали шапками. Голосу толпы откликнулся колокол собора Василия Блаженного.

Авраамий Палицын воздел крест и провозгласил:

— Быть Царем-государем Московского Государства и всей русской державы Михаилу Федоровичу Романову! Се бысть по усмотрению всесильного Бога, согласил вас Бог на этот выбор!