Твой час настал!
Шрифт:
Городовой приказчик обрадовался и погнал подъячего Алексея Рукина в Путивль, ибо имел повеление еще от князя Шаховского известить путивлян, когда появится Дмитрий.
Пан Рогозинский ждал с нерпением пана Меховецкого из Польши, который послал его за Богданкой в Пропойск. По времени пан Маховецкий вот-вот должен был появиться Стародубе.
Алексей Рукин прискакал в Путивль с давно ожидаемой вестью, что отыскался след царя Дмитрия. Искали Дмитрия по всей Московии, ждали, что появится в Туле, где с Болотниковым пребывал в осаде князь Шаховской. Ждали вестей из Самбора и вдруг обнаружился
Заруций призвал Алексея Рукина на расспрос. Из расспроса выяснилось, что Алексей Рукин ничего верного не знает. Путивляне рвались идти в Стародуб, чтобы с пристрастием расспросить «ближнего царю», Заруцкий послал с ними казаков.
Путивляне были настроены решительно. Быть может, и не понадобилась бы их решительность, если бы не запаздывали те, кто вознамерился подставить Богданку под имя царя Дмитрия. Прибыв в Стародуб, путивляне немедленно поставили перед собой Богданку и пана Рогозинского. Приступили с расспросом к Богданке. Спросили без обиняков: «где спасается царь Дмитрий, где его не теряя времени сыскать?».
Расспросу бы надобно было подвергнуть пана Рогозинского, да в спешке накинулись на Богданку. Богданка с опаской поглядывал на казачьи нагайки. Проклинал про себя свою участь, не ведая, как ему спастись от погибели. Пан Рогозинский посоветовал ему стоять на одном: «идет, дескать, царь Дмитрий в Стародуб, вот-вот прибудет».
Алексей Рукин клялся в Путивле, что ведет путивлян к «ближнему царя», а разгадав в Богданке жидовина, путивляне потеряли веру, что перед ними человек, который мог быть близок к царю. Набросились прежде всего на Алексея Рукина и отстегали его нагайками до бесчувствия. Пришла очередь получить свою долю Богданке. Когда его бросили на землю и окружили, помахивая нагайками, явно готовясь к смертоубийству, услышал он над собой голос пана Рогозинского:
— Назовись!
Под нагайками сообразительность обостряется. Стало быть, пан Рогозинский знал о чем наставлял в подвале старик раввин, но до поры помалкивал. Пришла пора или погибать, или всклепать на себя царское имя.
Богданка вскочил и во спасение крикнул:
— Бляжьи дети, вы все еще меня не узнали? Я государь! Царь всея Руси, Дмитрий Иванович! Жаловать вас или наказать за измену?
И для пана Рогозинского решающая минута, и его не постеснялись бы положить под нагайки или изрубить. Беда неминучая, если бы, хотя бы один из путивлян или кто-то из казаков знал царя Дмитрия в лицо. При пане Меховецком не ему справляться бы с этакой трудностью, а без него могло погибнуть все дело. Пуще всего другого пану Рогозинскому не хотелось себя губить. Положив правую руку на саблю спокойно и властно молвил:
— На колени холопы! Перед вами истинный и прирожденный ваш государь!
Дерзость победила. Среди путивлян и казаков не нашлось человека, который знал бы в лицо царя Дмитрия. Все повернул одним голосом стародубец Гаврило Веревкин. Обнищавший сын боярский, к тому же и вороватый. Сообразил мгновенно, как себе выгоду извлечь. В ответ пану Рогозинскому воскликнул:
— Признал! Я признал! Истинно вам говорю перед вами наш государь, наш Дмитрий Иванович!
Упал на колени и целовал полы потрепанного контуша у Богданки.
— Жидовин и царь? — воскликнул кто-то из казаков.
— Сам ты хуже жидовина! — оборвал его Веревкин. — Сам ты незнамо какого рода племени! На колени, изменник!
А тут и многие стародубцы возопили, что перед ними стоит истинный царь Дмитрий. Кто-то принял на веру слова Веревкина, а кто по расчету стать ближним царю, хотя оказался он всего лишь жидовином.
Новость разнеслась по городу. Ударила в колокола. Богданку повели в замок. Стародубцы встречали его на всем пути, преклонив колени. В замке убрали для царя покои. В церквях шло крестоцелование обретенному вновь царю Дмитрию. Собирались ратные дружины для похода на Москву ставить царя Дмитрия на престол.
Путивляне, не промедлив ни часа, поскакали в Путивль с изестием, что царь Дмитрий, наконец— то, объявился, снизошел до их сиротства.
Иван Заруцкий не был столь же доверчив. Порасспросил своих казаков, каков из себя царь.Усмехнулся. А когда узнал, что при нем оказался польский пан, догадался из чьих рук появился новый Дмитрий. Собрал казацких старшин и спросил:
— Будем, братцы, ставить новоявленного Дмитрия или изрубим?
Кто-то из старшин ответил:
— Мы и самозваного царевича Петрушку не изрубили, чего же нам рубить самозваного Дмитрия. Если будет казакам прямить, пусть себе царствует нам в прибыток.
Казачья ватага во главе с атаманом Заруцким вошла в Стародуб Заруцкий в контуше, отороченным лисьим мехом, в собольей шапке, с булавой в левой руке. Пан Рагозинский слал проклятия пану Меховецкому. Одлну колоду переступили, так вот — вторая. Атаман Заруцкий не обманется. Он еще с первого похода Дмитрия из Польши был при нем.
Богданка жаловался Рагозинскому:
— Говорил я еще в Пропойске, что не дело задумали. Говорил, говорил, что все откроется и меня убьют.
— Ну и черт с тобой, ежели убьют! Меня не убили бы! — ответил пан Рагозинский. — Выходи! Встречай! Не дадут тебе отсидеться!
— Я сейчас откажусь!
Стародубцы пришли за царем, и повели его встречать казачьего атамана. За спиной дышали в затылок стародубцы. Перед ним казачий строй. Колышутся длинные копья. Атаман тронул коня. Красавец, залюбуешься, да где ж тут любоваться, когда смерть надвигается. Пан Рагозинский спрятался за спинами стародубцев.
Заруцкий приблизился с усмешкой на лице. Он узнал толмача, что служил при царе Дмитрии. Глядя на него дивился, что не нашли польские паны более подходящей подставы, вместо этого жидовина. Подмигнул Богданке, спустился с седла и встал перед ним на колено.
— Свет, государь, наш батюшка! Преклоняю колени и бью челом, чтобы простил наши вины, что не уберегли тебе престол! Готовы служить тебе, прямить во всем, крест тебе целуем в казачьей верности!
Возрадоваться бы Богданке, что так легко обошлось, да нечему радоваться, как человеку, когда его затягивает в трясну на бездонном болоте. Если он еще имел надежду вырваться из стягивающих его пут, с каждым таким признанием, плотнее обегала тина, крепче пеленали корни болотных трав.
Предложенную ему игру, однако, поддержал: