Твой маленький монстр
Шрифт:
«А мне всё мало
Ой, ***, прости меня мама, прости родная…».
На этом душераздирающем моменте у Рината что говорится, срывает крышу.
Первым в челюсть прилетает Сане. Парень, вмиг очухавшись, зажимает в руке стянутые со спинки дивана боксеры и предпринимает попытку выкинуть «белый флаг». Только вот «флаг», которым он размахивает перед лицом озверевшего Рината, на его беду оказывается совсем не белым, а насыщенного небесно-голубого цвета.
Надо же, Санёк как знал, что надевать.
Оценив масштабы Саниной глупости, «операторы» благоразумно пятятся. Один из них, наверное, впечатлившись стенаниями
«…Пузырьки и градус убивают человека во мне…»
«Эдик, это бомба!», отправляю сообщением Климову, после чего внимательно просматриваю ещё пару раз полученный ролик, стараясь нездоровым злорадством заглушить ноющую пустоту в своём сердце. Я настолько погружаюсь в созерцание удерживаемого на паузе кадра, где Тролль впечатывает Саню в стену, что пропускаю момент, когда он сам тихо проникает в мою комнату.
— Ты знала…
Вздрагиваю. Зрелище запирающего дверь Рината окатывает ударной волной паники. Медленно, очень медленно соскальзываю с подоконника и прижимаюсь спиной к холодной стене.
Плохо дело. Я не думала, что ему сейчас до меня.
— Что ты забыл в моей спальне? — спрашиваю негромко, собирая по крупицам всё своё самообладание.
— Справедливость, — хрипло отвечает он. — Тебе придётся всё исправить.
Ринат поворачивается ко мне лицом, буравя пустым взглядом. Взглядом смертельно раненного зверя, от которого по телу, пробегают мурашки, поднимаются по лопаткам и умирают где-то в самом горле, перекрывая кислород. Сейчас бы продержаться, да не опустить глаза, иначе выдам себя с потрохами. Я застываю в оцепенении, не зная, что делать дальше. Вид забрызганного кровью сводного брата потрошит нервные окончания, вызывая острый приступ слабости и тошноты. Телефон выскальзывает из онемевших пальцев и падает на пушистый ковёр, привлекая внимание Рината.
— Подними и передай его мне.
Приходится вытереть о бедра ставшие липкими ладони и нехотя повиноваться. Нагибаюсь, а перед лицом его разбитые костяшки. «Болят, наверное» — тут же сжимается моё глупое сердце, на что мозг реагирует волной негодования:
Почему я должна переживать? Какое мне дело?!
Но, вопреки всему, я сочувствую Ринату, и это донельзя раздражает. Приходится прибегнуть к безотказному средству — подумать о себе любимой. В то время как он стоит передо мной измученный и бледный, поглощенный просмотром видео, я пытаюсь выцепить из вереницы хаотичных мыслей хоть одну, способную отвести от меня его гнев. Что если Тролль предпримет ответные меры? Он слишком долго закрывал глаза на мои бесчисленные выходки, не слишком ли самонадеянно верить, что так будет всегда?
Мне правда жаль
По мере просмотра видео Ринат всё сильнее хмурится. Впервые вижу его таким мрачным, тут будет нелишним перестраховаться.
— Это всё Климов, — выдаю как на духу, не дожидаясь, когда Тролль призовёт меня к ответу. — Видео его рук дело. Ночью, провожая меня до такси, он признался, что никогда не смирится с Катиным выбором. Клялся отомстить тебе. Пойми, я не придала значения его словам, подумала, в нём говорит выпитое. — В конце фразы голос срывается на невнятный шепот, приходится даже прокашляться, чтоб не выдать своего вранья. Хорошо, что Эд меня не слышит. Он один из немногих кому можно приписать хоть какую-то мотивацию. Сейчас главное себя обелить, а с Климова не убудет, пусть сами разбираются.
— Мне без разницы, — Ринат протягивает мне телефон. — Ты, и только ты, сейчас сделаешь так, чтобы это видео не разошлось по рукам.
— Совсем обалдел?! Каким образом?
— Каким угодно. Ты ведь у нас та ещё выдумщица.
— Нет.
— Нет? — неприкрытая ярость в разноцветных глазах одновременно леденит кровь и завораживает. — Нашего с Катей расставания тебе оказалось мало, так ты решила добить, и унизить меня на весь универ. Ты заигралась, Карина. Остановись. Просто исправь это всё, и разойдёмся как в море корабли.
— Пока ты накачивал себя до невменяемости, я сидела дома. Надраться — твой выбор и проблемы тоже твои. С какой радости мне тебе помогать? — говорю спокойно, стараясь не накалять обстановку, но как-то совсем некстати вспоминаются обидные слова, брошенные им накануне, и страх сменяется слепой злобой, отчего я тоже перехожу на взвинченный полушёпот: — Боишься, что станут показывать пальцем? Осудят? Люди ведь так любят клеймить, да Ринат? И никому, слышишь?! Никому нет никакого дела, как всё было на самом деле. Знакомая ситуация, правда? Такой весь хороший, правильный, а за помощью обратился к обычной, легкодоступной пустышке! Знаешь что?! Катись колбаской, братец! Я ради тебя пальцем о палец не ударю.
Катиться Тролль никуда не собирается, наоборот — в два шага преодолевает разделяющее нас расстояние и пытается схватить меня за руки.
— При чём здесь это?! Двинутая совсем? — шипит он, перехватывая меня у самой двери.
— Ах, ещё и двинутая? — замираю, перестав вырываться и, едва Ринат расслабляется, отталкиваю его что есть силы. — Да пошёл ты!
Я как-то не учла, что после выпитого ноги держат его слабо. Потеряв равновесие, Тролль всем своим весом заваливается на стеклянные полки для сувениров и только в последний момент успевает выставить вперёд руки, защищая лицо. Раздаётся звон битого стекла.
— Чёрт! — болезненно стонет Ринат, поднимаясь с четверенек, и встав на колени, приваливается боком к стене.
По пепельному ковру медленно расползается красное пятно.
— Ринат? — голос хрипит, не слушается. Я как во сне приближаюсь к скорчившемуся на полу сводному брату. — Ты в норме?
Он не отвечает. Сейчас для него вряд ли существует что-то, помимо своих раздирающих ощущений. Кто-то истошно кричит. Я даже не сразу соображаю, что это мой собственный голос. На коленях Тролля безвольно лежит правая рука, разрезанная от локтя до самого запястья, у самого сгиба из пореза торчит осколок извлечением которого он и поглощён.
— Эй, ты меня слышишь?
Его высокий лоб весь покрыт испариной, окровавленные пальцы дрожат и постоянно соскальзывают, Ринат бледнеет как полотно, на котором искривлённым пятном алеют обкусанные губы, но раз за разом повторяет свои попытки.
Ставшей чужой ладонью стираю испарину с уголков его лба, давясь гнетущим чувством беспомощности и жалости. От непередаваемого ужаса по щекам скользят горячие слёзы, и на один короткий момент меня посещает дикая мысль, что он мне дорог. Действительно дорог, как воздух или свет.