Твоя навсегда
Шрифт:
– Тебе больше нечего делать?! Хватит болтать всякий вздор!
Джеймс сокрушенно покачал головой: – О да, я всегда могу заняться приготовлениями к нашим похоронам. Потому что именно этим кончится ваше помешательство… Хью сквозь зубы процедил:
– Еще поговоришь – и вылетишь со службы за дурной характер.
Джеймс презрительно фыркнул.
– Делайте что хотите, как всегда делали. Но есть ли где еще такой упрямый, безрассудный, беспечный… – Подойдя к столу, Джеймс взял чашку с чаем и блюдце, на котором лежал хлеб, и зашагал к двери.
– Ужин для леди можешь оставить, – сказал Хью, скрестив на груди руки.
– Я не хочу. – Клер невольно поморщилась.
– Некоторых приходится учить, раз не слушают, о чем их предупреждают, – заявил Джеймс, уже стоя в дверях. Бросив уничтожающий взгляд на Клер, он вышел из каюты.
Клер ожидала, что Хью разозлится, но он посмотрел на нее с жалобной улыбкой:
– Прошу прощения за Джеймса. Временами он становится слишком уж ревнив.
Клер уже имела опыт общения с неистово преданными слугами в лице ее дорогой Туиндл и посочувствовала Хью. А заодно стала меньше злиться на Джеймса за ту гору клеветы, что он нагромоздил.
– Моя старая нянька точно такая. Она обращается со мной, как будто мне все еще шесть лет. – Мысль о Туиндл вернула ее к Габби и Бет. Нельзя, чтобы они о ней беспокоились. Ни одной лишней секунды; Она просительно сказала: – Я должна как-то дать знать своим, что я жива и здорова.
Мгновение он пристально смотрел на нее. Потом коротко кивнул:
– Хорошо, если желаете. Однако перед тем, как кому-либо скажете хоть слово, вы должны сойти с корабля и надлежащим образом одеться.
Хью в задумчивости окинул взглядом каюту – внезапно он как бы отдалился от нее. Но Клер некогда было размышлять над причинами неожиданной перемены его настроения. Корабль резко качнулся, и к горлу ее тут же подступила тошнота. Клер ухватилась за спинку койки; она с ужасом наблюдала, как раскачивается под потолком фонарь. Казалось, качка снова усилилась. А ведь ей еще придется сходить с этого корабля. О Господи, об этом не хотелось даже думать!
– Одевайтесь, – сказал Хью, и на сей раз его слова прозвучали как приказ. Глядя на него и борясь с нарастающей дурнотой, Клер почувствовала, что он вдруг превратился в сурового незнакомца со стальными глазами. И она осознала, что почти ничего не знает об этом человеке – ничего, кроме того, что находится в полной его власти. Что бы он ни приказал ей, у нее не было выбора, приходилось подчиняться.
Взаимопонимание, которое, казалось, появилось между ними, было всего лишь иллюзией, созданной вынужденной близостью, и не следовало об этом забывать. Конечно же, па этого человека нельзя полагаться, и глупо надеяться, что он ей поверит.
– Если вы хотите, чтобы я оделась, вам придется выйти и оставить меня одну, – холодно проговорила она.
Хью мгновение колебался, потом пожал плечами и направился к двери.
– Только одевайтесь побыстрее, – бросил он через плечо. – Я скоро вернусь. Запритесь изнутри.
Клер кивнула. Едва он ушел, она бросилась к двери и заперла ее. Если даже никто ее не потревожит, с защелкой на двери ей будет гораздо спокойнее.
Уже закрывшись, Клер услышала голос Джеймса с другой стороны коридора. Должно быть, он возвращался, когда Хью вышел из каюты.
– Ваша девица дурачит вас, мастер Хью, как вы не видите? – Голос Джеймса был злобный и одновременно просительный. – Конечно, она красотка, но ведь речь идет о вашей жизни. И о моей тоже, между прочим.
– Не беспокойся, Джеймс. Поверь, она такая же Софи Тоубридж, как мы с тобой – сказал Хью.
– А… так она сумела все-таки вас убедить? Они отошли от каюты, и Клер уже не слышала их беды. Впрочем, это не имело значения, она поняла ситуацию: Хью ей верил, а Джеймс – нет, и он
Однако времени на раздумья не было. Ей следовало побыстрее одеться. Она по-прежнему чувствовала себя больной – кружилась голова, подташнивало, подгибались колени. А ведь предстояло еще сойти с корабля…
Как приказал Хью прошедшей ночью, Джеймс поставил на пол возле шкафчика кувшин с водой и таз – с них она и начала. Возле таза лежала щетка для волос и несколько ее шпилек (видимо, Джеймс вынул их из одежды или подобрал с пола). При виде своих предметов туалета Клер невольно улыбнулась. Имелись также полотенце, мыло, зубной порошок и ручное зеркальце. Хотя мыло было самое простое, без всякого аромата, оно показалось ей лучше любых душистых кусков, которые она когда-либо держала в руках. А почистив зубы, Клер сразу же почувствовала себя значительно лучше. За отведенное ей время она ничего не могла сделать с волосами, поэтому просто расчесала их и собрала на затылке в пучок. После этого она кое-как оделась – швы корсета были еще сырые, как и подол нижней юбки, а также пышные рукава, но все же это было ее собственное платье.
Она еще боролась с проклятыми пуговицами на спине, когда послышался стук в дверь.
– Откройте, – приказал Хью.
Шлепая босиком к двери, Клер поняла, что не так уж жалеет, что не докончила с пуговицами; ей опять стало ужасно плохо, и она готова была сойти с корабля в не застегнутом платье, лишь бы поскорее оказаться на твердой земле.
Задвижка на двери показалась тяжелее, чем раньше. С каждой секундой тошнота подступала все ближе… Когда же Клер наконец отступила от двери и вошел Хью, она заметила, что фонарь раскачивается на цепи как бешеный.
– Мне надо побыстрее на берег, – пробормотала она, схватившись за дверной косяк; ей казалось, она вот-вот упадет.
– Вы позеленели. – Хью взглянул на нее с беспокойством. По крайней мере, у него хватило деликатности или ума не ухмыльнуться. – Что, еще не оделись? Корабль причаливает, потому и качка. Как только его привяжут, мы должны быть готовы к выходу. Позвольте я вам помогу.
Он обхватил ее за талию, и Клер с благодарностью прислонилась к нему и положила голову ему на плечо. Хью подвел ее к стулу, на котором стояли приготовленные Джеймсом туфли, и, убрав туфли, усадил свою пленницу на сиденье. Присев перед ней на корточки, он положил холодную босую ступню Клер себе на колено – она заметила, как плотно облегают черные бриджи его ногу, – и стал ее обувать. Очевидно, Джеймсу не удалось добыть для нее чулки, но Клер сейчас это не очень-то заботило; она чувствовала ужасную слабость, поэтому предоставила Хью делать с ней все, что тот захочет. Надев на ее босую ногу туфельку, он с ловкостью заправской горничной застегнул на щиколотке черную атласную пуговицу. Однако он ничуть не походил на горничную – при виде его длинных, сильных и очень мужских пальцев Клер вдруг почувствовала, что даже тошнота отступает.
«Но в постели, наверное, все мужчины одинаковы», – подумала она со вздохом.
Эта неожиданная мысль весьма шокировала ее. И еще больше ее шокировала другая мысль: она вдруг подумала о том, что, наверное, напрасно остановила Хью ночью, напрасно сказала «нет».
Но почему же она его остановила? Только потому, что она леди и замужняя женщина. Как ни странно, но сейчас ей эта причина показалась совершенно незначительной по сравнению с тем чувством, которое она испытывала при малейшем его прикосновении. У нее пересохло во рту, когда она наконец-то осознала, что желала его, что больше всего на свете хотела, чтобы он взял ее.