Ты будешь жить!
Шрифт:
Когда напишу портрет Максима.
Волновался и мандражировал я напрасно — ментам наброски очень даже понравились. Правда, зрители они не особо притязательные, но всё равно приятно.
Лишь после этого я смогу написать портрет Сергея. Тогда мне хватит для него и чутья, и понимания.
Домой я шёл пешком — это по весенней-то грязи и слякоти. Ругмя ругал мэтра с его закидонами и собственную глупость. Вот какого, спрашивается, чёрта я повёлся на его нелепые фантазии и оставил в студийном гараже машину?
И вдруг я увидел такое, что все ругачки мгновенно замерли у меня на языке, чтобы тут же испариться бесследно.
На крохотном газончике между остановкой и перекрёстком цвёл подснежник!
В Москве.
Посреди грязи и копоти.
Я, как зачарованный, смотрел на проталину меж тёмных до черноты комьев снега. На сияющую над ними небесно-светлую, чистую звёздочку цветка.
Такая хрупкость и такая сила.
Беззащитность и победительность.
Жизнь и радость, свет и доброта, торжествующие вопреки всей грязи, которая то и дело норовит захлестнуть этот мир. Но ничего у неё не получается. И не получится никогда, потому что жизнь и свет сильнее тьмы и смерти.
Мой брат говорил, что хороших людей в мире гораздо больше, чем плохих. И он прав. Несмотря ни на что — прав.
Я знаю, как будет называться полотно, которое я сейчас напишу. «Душа Максима» — а как же ещё? И то, что после первой же выставки его неизбежно станут называть «Душа-Максима», я тоже знаю. Но спорить с таким переиначиванием не буду, поскольку душа любого настоящего человека похожа на этот цветок, — и Сергея, и мэтра, и любого, кто достоин называться человеком. А если так, то всё правильно. Тем более, что как бы ни называли картину зрители и критики, для меня она навсегда останется воплощением души моего брата.
Вернувшись домой, я, вместо обычной разминки, руку «настраивал» тщательно, как будто не привыкший к многочасовой работе первокурсник, — сначала специальными гимнастическими упражнениями, затем тренировочными рисунками.
И лишь после этого приступил к письму.
Тебя не поглотит небытие, брат. Ты вернёшься, Максим.
Ты будешь жить!