Ты должна была знать
Шрифт:
– Ты знала, что она придет? – через некоторое время спросила Сильвия.
– Кто? – уточнила Грейс. – Женщина, которая опоздала?
– Да. Салли тебе говорила?
Грейс покачала головой:
– Вообще-то мы с ней не слишком близко знакомы. Только по школе.
Впрочем, то же самое можно было сказать и о Сильвии – с той лишь разницей, что когда-то они вместе учились в Реардоне, только в разных классах. Грейс была на два года младше. Пожалуй, Сильвия была ей даже симпатична – и тогда, и сейчас. Грейс невольно восхищалась этой женщиной. Трудно растить ребенка одной, при этом работая полный день. Сильвия была адвокатом, специализирующемся на трудовом праве. С разницей в несколько лет умерли ее родители. Перед этим оба тяжело болели, и Сильвии пришлось вдобавок ко всему остальному взять на себя заботу о них. А больше всего Грейс уважала Сильвию за то, что она не выскочила замуж за первого
Однажды утром, когда родители привозили детей в школу, чья-то мама похвалила выдающиеся способности Дейзи Штайнметц, но Сильвия лишь пожала плечами.
– Знаю, – ответила она. – Только я здесь ни при чем. Сами понимаете, моих генов у нее нет. В первый раз Дейзи услышала английскую речь, когда ей был год, а через месяц-два после того, как привезла ее в Нью-Йорк, уже чирикала бойко, как птичка. И читать научилась в неполных три года. Конечно, я рада, что она такая умница. Думаю, способности очень ей помогут. Я, конечно, добросовестная мать, но моей заслуги тут нет.
Непривычно было слышать рассуждения такого рода в мраморном холле школы Реардон.
– Какая-то она странная, – произнесла Сильвия.
– Кто, Салли?
– Нет, – коротко рассмеялась Сильвия. – Малага. Представляешь, сидит целыми днями на скамейке в парке напротив школы. Отведет сына и сидит. С места не сходит.
– А как же девочка? – нахмурилась Грейс.
– С собой берет. Раньше беременная приходила. Причем ничего не делает. Хоть бы книгу читала, что ли. Неужели совсем заняться нечем?
– Наверное, – произнесла Грейс.
Для нее, как и для Сильвии, и для других манхэттенских знакомых такое количество свободного времени, когда можно просто праздно рассиживать на скамейке, было чем-то из области фантастики. Пожалуй, в этом постоянном цейтноте и состоял главный минус жизни в Нью-Йорке – во всяком случае, для Грейс и единомышленниц.
– Может, за своего мальчика волнуется? Как его зовут? Мигель? – уточнила Грейс.
– Да. Мигель.
– Вот и дежурит у школы на всякий случай. Вдруг что-то понадобится? А она тут как тут.
– Хм…
Целый квартал они прошли в полном молчании.
– Просто со стороны смотрится странновато, – наконец проговорила Сильвия. – Сидеть, уставившись на школу…
Грейс ничего не ответила. Не то чтобы она была не согласна. Просто не хотела быть человеком, который в ответ на такие рассуждения кивает и соглашается.
– Может, там, откуда она родом, так принято? – наконец выдвинула предположение Грейс.
– Не говори глупостей, – отмахнулась Сильвия, чья приемная дочь-китаянка вовсю готовилась к бат-мицве [7] .
7
Бат-мицва – в иудаизме: достижение девочкой религиозного совершеннолетия (у мальчиков – бар-мицва).
– А кто у нее муж? – спросила Грейс. Чем ближе они подходили к школе, тем больше встречали мам и нянь.
– Ни разу не видела, – пожала плечами Сильвия. – Слушай, хочу, чтоб ты знала: когда Салли предложила выставить на аукцион терапевтические сеансы для пар, я была шокирована не меньше тебя.
Грейс засмеялась:
– Спасибо. Приму к сведению.
– Знаешь, есть такая поговорка? «Чтобы воспитать одного ребенка, нужна целая деревня»? Вот только наша почему-то состоит исключительно из деревенских дурачков. Вернее, дурочек. Пальцы на ногах укорачивать! Придет же такое в голову!
– Согласна. Впрочем, несколько лет назад обращалась ко мне одна женщина. Так вот, муж развелся с ней, потому что, по его словам, у нее были некрасивые ступни.
– О боже. – Сильвия остановилась возле школы. Грейс сделала еще шаг, потом тоже замерла. – Вот козел! Он что, фетишист?
Грейс пожала плечами:
– Кто его знает? Впрочем, какая разница? Суть не в этом. Главное, что этот мужчина с самого начала обозначил, что для него важно. Он ее из-за недостаточно красивых ступней годами попрекал. С первого дня. А когда расстались, они для него оказались чуть ли не главной причиной. Ты, конечно, права, козел редкий, но, с другой стороны, он ведь не делал из этого тайны. Но моя клиентка все равно вышла за него замуж, хотя было очевидно – как минимум, он ее совершенно не уважает. Спрашивается, на что она надеялась? Что муж изменится?
Сильвия вздохнула. Полезла в карман и достала вибрирующий телефон.
– Говорят, люди меняются.
– Неправильно говорят, – парировала Грейс.
Глава 3
Не мой город
Реардон не всегда был территорией менеджеров хедж-фондов и других влиятельных людей. Школа была основана в девятнадцатом веке и для своего времени отличалась прогрессивностью – здесь совместно обучали сыновей и дочерей рабочих. Одно время школа пользовалась популярностью у еврейских коммунистов и атеистов, желающих воспитать детей в пролетарском духе. Потом ее наводнили отпрыски представителей творческих профессий – журналистов, деятелей искусств, скандальных актеров и смущающихся на каждом шагу народных певцов. Ученики поколения Грейс испытывали своего рода извращенную гордость оттого, что учебное заведение презрительно называют «богемным» (да еще где – в справочнике «Выбираем частную школу»)! Однако шли десятилетия, и Реардон, как почти все манхэттенские и некоторые бруклинские школы, сменил направление развития – не столько политическое, сколько финансовое. Сегодня среднестатистический отец ученика Реардона зарабатывает на жизнь, тем или иным способом делая деньги из денег. Это мужчина средних лет, зацикленный на работе и рассеянный в обычной жизни, до неприличия богат и почти всегда отсутствует. А среднестатистическая мать – бывший адвокат или финансовый аналитик, теперь главное ее занятие обустраивать квартиры и дома, которых, как правило, несколько, и записывать детей – которых тоже обычно несколько – на всевозможные занятия «для гармоничного развития». Худа до изможденности, выкрашена в яркую блондинку, когда ни встретишь, постоянно опаздывает в фитнес-клуб, все имущество таскает с собой в белой стеганой сумке «Варения Биркин». По национальному составу преобладают белые (времена, когда преобладали евреи, ушли в прошлое). Впрочем, в последнее время образовалась небольшая квота для учеников из Азии и Индии, и еще меньшая – для чернокожих и латиноамериканцев. Об этом обстоятельстве с гордостью писали во всех ознакомительных брошюрах и буклетах. Но на самом деле обучались они здесь на птичьих правах, особенное же предпочтение оказывалось детям выпускников Реардона. Эти мужчины и женщины не отличались ни богатством, ни влиятельностью, и в основном занимались искусством, наукой или, подобно Грейс, специальностями, связанными с каким-либо видом терапии. Они учились в школе до того, как ее облюбовали денежные мешки. Тогда пафоса здесь было намного меньше.
Будучи в школьном возрасте в конце семидесятых – начале восьмидесятых, Грейс успела застать окончание «века невинности». В бывшие «независимые школы» потоком хлынули «хозяева жизни», и от старых традиций ничего не осталось. В эти идиллические деньки Грейс и ее одноклассники знали, что не бедны, но и не богаты. Впрочем, даже тогда у них было несколько детей из более чем обеспеченных семей. В школу их отвозили на лимузинах шоферы в форменных фуражках, из-за чего эти ребята становились предметом вполне оправданных насмешек. Жили в квартирах классической планировки с гостиной, столовой и двумя спальнями в Верхнем Ист-Сайде и Верхнем Вест-Сайде – тогда такую роскошь еще могли позволить себе семьи, где работает только отец, причем трудится бухгалтером или врачом. Некоторые выбивались из коллектива и обитали в Виллидж или Сохо. На выходные или на летние каникулы ездили отдыхать в простенькие коттеджи в Вестчестере, Патнеме или, как в случае Грейс, в скромные домики у озера на северо-западе штата Коннектикут. Последний неизвестно на какие деньги в самый разгар Великой депрессии купила бабушка Грейс. Для потомков цена звучала смешно – четыре тысячи долларов.
Теперь же, стоило Грейс сообщить кому-то из других родителей, что она психолог, а муж ее – врач, лица у всех сразу становились скучающими. Эти люди даже не представляли, как можно «ютиться» с семьей в трехкомнатной квартире или зачем тащиться до самого Коннектикута, если там у тебя нет роскошной усадьбы с конюшней. Родители этого типа обитали в мире, состоявшем из хозяев жизни и тех, кто на них работает. Семьи этих людей жили на Пятой или Парк-авеню, апартаменты их состояли из нескольких объединенных квартир, занимавших по два-три этажа. При этом учтены были все потребности: присутствовали и комнаты, в которых будет проживать обслуживающий персонал, без которого в таких огромных хоромах не обойтись, и помещения для пышных приемов. На выходные эта новая разновидность реардонских родителей отправлялась в свои современные резиденции со всеми удобствами, где в конюшнях ждали лошади, а у причалов – яхты. Причем добирались туда не в битком набитых вещами многоместных «вольво», а на взятых напрокат вертолетах.