Ты еще маленькая
Шрифт:
Возможно, он винит себя в моей болезни. Я тоже его виню, стараясь быть с собой предельно честной, могу сказать, что я пару дней уже мерзла, никак не могла согреться. Не знаю точно, в какой момент я заболела, но то, что мое состояние усугубили прогулки под дождем – факт.
Не привыкла я, чтобы за меня платили. Противится все внутри, но, сжав зубы, позволяю Тимуру отвезти меня в частную клинику. Денег на обследование нет, как, впрочем, и на лечение. Звонить маме я точно не стану, просить деньги у отца – все равно что говорить напрямую с мамой, он в секрете наш разговор не сохранит.
Клиника приятно поражает. Здесь не пахнет медикаментами, пахнет чистотой и свежестью. Немного успокаиваюсь – не люблю больницы.
Вкололи мне какую-то гадость. Общее самочувствие вроде улучшилось, перестало болеть все тело, но меня все еще ведет от слабости, глаза с трудом держу открытыми. Уснуть готова прямо на кушетке.
В кабинете рентгенолога с трудом выставляю Шахова за дверь. Врач ставит его перед фактом, что мне придется оголиться по пояс, Тимур ни капли не смущен. Упертый мажор верит, что без него мне не справиться. Соглашаюсь проходить обследование дальше, только тогда он выходит. Легкие чистые, пневмонии нет. А бронхит полечу какими-нибудь народными средствами. Куплю репу в супермаркете и маленькую баночку меда.
— Подвези до дома, пожалуйста, — прошу, когда мы подходим к его машине. Он все время идет сзади. Напрягает его присутствие за спиной.
Ирка ошиблась или что-то не так поняла. Тимур не сообщал, что отвезет меня к себе. Я успокаиваюсь, на противостояние нет сил.
В салоне автомобиля тепло, веки сами опускаются, будто на них прикрепили грузики. Шорох шин по осенним дорогам, сырая влажная погода за окнами машины… и запах Тимура в салоне. Укачало.
Будит меня порыв холодного ветра, ударивший в открытую дверь.
Открываю глаза. Незнакомый двор с высоким забором. Таких таунхаусов немного в округе, и все они заняты, хотя аренда стоит бешеных денег. Влажная плитка во дворе блестит, словно отделана специальным покрытием. Ухоженные газоны, на некоторых отцветают поздние осенние цветы. С редких деревьев среди елей и туй нападала на тропинки листва.
— Не думал, что ты проснешься, — стоит надо мной ухмыляющийся Шахов. Оборачиваюсь на шум автоматически закрывающихся ворот. Ощущение, будто мышка попалась в мышеловку.
— Что все это значит? — как можно строже. Обычно такой тон действовал на задир в школе. Несложно догадаться, что Шахов все-таки решил меня поселить у себя. Мой тон никакого эффекта не произвел.
— Выходи, рыбка, — трясет передо мной пакетом с лекарствами и шприцами, при виде которых внутри все холодеет.
Не люблю уколы… Кололи мне их столько, что на попе были синяки и шишки, в которые продолжали колоть. Я потом сидеть несколько месяцев не могла. Может, и недель, но детские воспоминания рисуют самые ужасные картины. Помню, как кричала и захлебывалась слезами, как сопротивлялась – до лопнувших капилляров в глазах, когда меня насильно удерживали, чтобы вколоть болючие препараты. Кто-то боится высоты, кто-то – замкнутых пространств, я боюсь
Сегодня почти не больно было, потому что умирала от стыда, что Шахов видит мою голую попу. Неважно, сколько он их видел в фас и анфас, свою я ему показывать не собиралась.
— Отвези меня в общежитие, — прижав к себе рюкзак, выставила перед собой как преграду.
— Я все равно утащу тебя к себе в берлогу. Твое сопротивление ничего не даст. Выходи, — лениво ухмыляется. Он в себе уверен, чем сильнее злит.
Взглянула еще раз на «берлогу», тяжело вздохнула. Каждому бы такую…
Поставив пакет с медикаментами на капот, Тимур наклоняется ко мне. Всю тщетность своего сопротивления осознаю сразу. Окутывает меня своей энергетикой, от его тела идет жар. Пристальный взгляд на губы, которые хочется облизать, потому что во рту резко пересохло.
— Будем целоваться или в дом пойдем? — я точно знаю, что он выполнит угрозу. Провоцирует на сопротивление.
Кончик языка проходится по губам. Взгляд Тимура вспыхивает опасным огнем. Сердце бьется раненой птицей в груди. Пространство сужается до нас двоих. Мне не хочется ощущать это волнение, но оно в каждом вздохе, в каждом взгляде.
— Я болею…
— Я не боюсь заразиться, — голос Тимура звучит на два тона ниже, в нем появляется незнакомая хрипота.
— Пользоваться моей беззащитностью как минимум подло, — отстраняться уже некуда, но я все равно пытаюсь вжаться в спинку сиденья.
— Тогда подожду, когда ты поправишься. Потом возьму долг с процентами, — лучше бы он ухмылялся, мне не нравится его серьезный тон.
— О каком долге речь? — для возмущения моему голосу не хватает силы. — Я вроде сама прошу отвезти меня в общагу, чтобы не попадаться тебе на глаза.
Ничего не ответив, подхватывает на руки. Чувствую, что он злится.
— Я сама пойду, — давит сопротивление, сильнее сжимая руки на моем теле.
— Ты здесь, пока полностью не поправишься, — вносит в комнату. — О побеге не мечтай. Тут везде сигнализация.
— Это похищение!
— Можешь написать на меня заявление в полицию, — нагло ухмыляясь, дает понять, что у него везде все схвачено...
Глава 14
Ксюша
Тимур опускает меня на постель. Быстро поправляю задравшийся подол. Взгляд Шахова успел зафиксировать обнаженные бедра. Дернулись крылья его носа, впервые наблюдаю такую реакцию. По спине ползет холодок. Не страшно, но тревожно.
Интуиция вопит, что ситуация для меня небезопасная. Я на чужой территории наедине с малознакомым парнем. Запер меня с собой! Смотреть ему в глаза опасно, будто передо мной хищник, учуявший жертву. Чтобы не провоцировать, натягиваю юбку до колен и принимаюсь осматривать спальню.