Ты меня не помнишь
Шрифт:
— Ты забыл узнать, чего хочу я.
На лице Межницкого не дрогнул ни один мускул. О чем он сейчас думает, даже предположить не могу. Теперь жду я, наблюдая, как он переминается с ноги на ногу, как пытается убрать руки в карманы брюк и это жест выдает его. Нервничает. Наблюдаю как ладони скользят по гладкой ткани одноразового халата. Первый раз, второй, и снова неудача. Алекс пытается делать вид, что расправляет заломы на ткани, а потом скрещивает руки на груди. Грозный бизнесмен Межницкий в голубом халате и одноразовой шапочке собирается отстаивать свои права?
— Чего хочешь ты, Саша?
Так просто? Не верю ушам! Межницкий готов выслушать?
— Я хочу, чтобы ты подождал меня — начинаю и сразу же исправляюсь — НАС здесь, в палате.
— Нет.
Ухмыляюсь, ну а что я хотела, коротко и ясно. Почему-то становится обидно, и я отворачиваюсь, упирая взгляд в голубой костюм медсестры, ставшей невольной свидетельницей этой сцены. Плакать хочется очень, но я держусь. Вздыхаю, прикусываю нижнюю губу так, чтобы было больно.
— Так, будущие родители — строгий голос медсестры заставляет даже Алекса прислушаться — даю вам пять минут на переговоры.
Мы киваем, впервые вместе и без возражений слушая кого-то. Да, тяжело нам придется, ни я ни Алекс уступать не привыкли.
— Саша, я очень хочу быть с тобой там — мнется он и я впервые не слышу властных ноток в его голосе.
— Зачем, в этом нет ничего из того, что ты видел по телевизору — пытаюсь возражать я, но Алекс стоит на своем.
— Знаю, я готовился, и хочу быть с вами, хочу увидеть момент рождения сына и... — он замолкает.
— И? — настораживаюсь я.
— Я переживаю за тебя, Саш, очень. С того дня, как узнал про беременность и диагнозы — он замолкает, собирается с мыслями и продолжает — я не прощу себе, если что-то пойдет не так.
— Все будет хорошо, Алекс.
— Просто позволь, Саш, я не отпущу тебя одну, никуда.
— Почему, что ты придумал? — я повышаю голос.
— Я люблю тебя, Саша! — почти выкрикивает он, запрокидывает голову назад, а руки беспомощно повисают вдоль тела — если что-то с тобой случится, я не прощу себе, слышишь?
Последние слова он говорит тихо, словно у него не осталось сил, кажется он истратил все на четыре главных слова. Мои глаза в очередной раз полны слез, сердце радостно отстукивает, повторы: «любит, любит, любит».
— Я тоже тебя люблю, Алекс Межницкий. Я тоже — но не произношу ни слова.
Не время.
— Ну что, договорились — голос медсестры прерывает наши с Алексом гляделки.
— Да — отвечаю я — пусть идет в качестве поддержки.
Говорю, а сама глаз не свожу с Межницкого, хочу увидеть его реакцию, все, до малейшего движения. Он улыбается, даже как-то мягче становится, словно кто-то отпустил вечно взведенную пружину у него внутри и выпустил свободу. Подходит, берет меня за руку и одними губами говорит мне: «Спасибо».
Глава 56
Все, что происходит дальше, для меня словно сон. Установка катетеров, анестезия, пиликанье приборов. Мне даже кажется все это не со мной происходит, а еще, похоже на какой-то сериал популярный, где я играю главную роль.
Может, это так эпидуральная анестезия действует? Пробую дернуть ногой — не получается. Странно, голова вроде работает, а то, что ниже — нет. Алекс стоит в изголовье и сжимает мою ладонь в своей. Его рука такая теплая, даже горячая и впиваюсь в нее своими ледяными пальцами. Мелькает мысль, что все-таки я правильно поступила, когда разрешила ему пойти со мной. Одной было бы неуютно. Врачи чем-то заняты, прикрываясь от меня ширмой, анестезиолог внимательно наблюдает за приборами. Я лежу, ничего не чувствую, лишь мозг отсчитывает минуты до самого важного момента в моей жизни.
На секунду прикрываю глаза. Усталость наваливается, словно я работала две смены, а не отлеживалась в больнице все это время. Успокаиваю себя, что вот сейчас, минутки три так полежу, отдохну и вернусь. Липкая дремота накрывает меня. Все, что я чувствую — это горячая рука Алекса, только сжать ее у меня никак не получается. Холодные пальцы совсем не слушаются. Холодно, мне очень холодно.
Последнее, что слышу — это голоса врачей, что надо ускориться, и что-то о падении давления. Суета, разговоры и названия лекарств звучат уже слишком далеко, и я не различаю слов, лишь звуки.
Шевелю рукой.
Получается, но что-то начинает беспокоить, что-то не так.
Холодно!
Волнуюсь, и одновременно с волнением над моей головой раздается противное пиканье, ускоряющееся с каждой секундой.
Делаю глубокий вдох, и морщусь, потому что прибор заходится на все лады и начинает раздражать.
Надо что-то делать.
Мысль пошевелиться возникает в голове спонтанно. Я пробую согнуть ногу. Сначала левую, потом правую. Получается какое-то рваное дергание, и каждая попытка отдается резкой болью внизу живота.
— Сынок! — Я распахиваю глаза — где он?
Пытаюсь крикнуть, но во рту пересохло и получается слишком тихо. Прибор продолжает надрываться, а я терпеливо жду, когда его вопли услышат и придут ко мне.
Ждать долго не приходится. Взволнованная медсестра появляется в палате в ту же секунду. По ее лицу понимаю, что все хорошо и сейчас мне все расскажут.
— Проснулись? — Это хорошо. Как себя чувствуете, Александра?
— Пить хочу, а так, вроде ничего.
— Сейчас подойдет ваш врач — начинает она, но я перебиваю.
— С сыном все хорошо?
— Ах да, конечно — улыбается она — сынок в порядке, он сейчас под присмотром врачей и папы. Я сейчас его позову, а то главврач уже распорядился выписать успокоительное.
Она убегает, а до меня медленно доходит смысл слов. На душе становится тепло. Он нервничал, наверняка достал своей настойчивостью и занудством все руководство клиники.
— Саша — громкий бас Межницкого прогоняет остатки сна.
Он врывается в палату словно ураган. Взъерошенный, с красными глазами и развевающимся за ним белым халатом.