Ты меня (не) спасёшь

Чернышова Агата

Но признаться в том, что не хорошо себя чувствую, я не могла. Не хотелось отменять встречу, это раз, и мы с Олегом пока ещё не были настолько близки, разве что целовались пару раз, чтобы прямо рассказать ему о своей проблеме.

Я всегда стеснялась признать очевидное, как есть, что вот могу быть хмурой и резкой, потому что чувствую боль. Мама умерла, едва мне исполнилось семь, а отец никогда не говорил со мной на женские темы и не поручал этого мачехе, вот я и выросла с мыслью, что говорить о подобном неприлично.

Наверное,

поэтому и сошлась с Олегом так легко, он тоже был «вселенной в себе». Мы могли молчать вместе, не находя это скучным. Или разговаривать на одном нам понятном языке.

— Малыш, ты инопланетянка, — часто говорил он, когда я поступала не так, как принято.

Например, могла радоваться солнцу, выглянувшему после дождя, или божьей коровке, севшей на руку, больше, чем драгоценностям и тряпкам. Или билетам в кино на последний ряд.

В тот день Олег только заглянул мне в глаза, как всё понял. Не стал ни о чём допытываться, а повёл меня в ближайшую торгушку и купил коллекционного плюшевого медведя.

— Это уценка, он получился одноглазым. Уж не знаю, почему так, — словно извиняясь, говорила продавщица, а я сразу поняла: хочу только этого.

Медведь сидел в коробке поодаль от собратьев и казался грустным. Он был иным, одиноким. Похожим на меня, до того как Олег стал крепко держать меня за руку.

— Думаешь, я инфантильная? — Вопрос был задан сразу, как только мы вышли под яркое солнце.

Сжимая в руках медведя, которого сразу достала из коробки, я смотрела, щурясь от солнца, на Олега, а он на меня. А потом обнял и поцеловал: в губы, но так, будто я была младшей сестрой.

Зато внизу живота отпустило. Мы тогда прогуляли до поздней ночи, благо я взяла с собой пару запасных прокладок.

— Думаю, ты особенная, — на полном серьёзе ответил он.

— Особенная в смысле ненормальная? — я засмеялась, но в душе дрогнула: не хочется разрушать сказку. Если Олег считает меня психически неустойчивой, нам не по пути.

— Особенная, в смысле притягательная, — прошептал он и поцеловал меня по-взрослому. Как свою любимую женщину.

А медведь, стиснутый между нами, только похрустывал от досады, но никто не обращал на его недовольство никакого внимания.

* * *

Уже утром следующего дня мой телефон стал разрываться от звонков. Звонили с клиники, потому как Ник предупредил их, что я могу передумать и вообще тяжело переживаю, что ребёнка должна выносить другая, поэтому меня так и клинит. А на самом деле, конечно, я приеду на перенос эмбрионов. Вот сукин сын! Ничего, это только начало!

Знал бы ты, Ник, что тебя ждёт в лице Олега, не мстил бы так мелко! Ведь муж понимал, насколько тема бесплодия для меня болезненна, но выставил перед клиникой истеричной дурой, не понимающей, что она хочет на самом деле.

Как только наши отношения с Ником стали приобретать серьёзный оттенок, я сразу

сообщила о своей проблеме. Кавалер только пожал плечами и ответил, что дети не входят в его жизненные планы.

Я понимала, что это не надолго, жизнь она длинная, и говорить в начале о том, чего тебе захочется ближе к средине маршрута, неправильно. Более того, это весьма самонадеянно.

Но Ник умел красиво ухаживать, и моё сердце оттаяло. «Пусть потом он меня оставит, — подумала я. — Но я проживу несколько лет вместе с любимым».

Тогда я искренне верила, что мне дан второй шанс. Это после медового месяца выяснилось, что мы с Ником — разные люди, но, к счастью, способные вполне неплохо ладить друг с другом.

В своей второй половине я находила то, чего недоставало мне: юмор, умение просто жить и радоваться, что дышишь, изрядную долю житейской хитринки, которая отсутствовала у меня напрочь.

Я была прямолинейна, как железная дорога. И самоуверенности Ника иногда завидовала, да что там, откровенно восхищалась этим качеством, притягивающим окружающих, как магнит.

А муж в шутку говорил, что ему бы неплохо приобрести толику моей страсти к рефлексии и самокопанию. Я ведь могла часами смотреть, уставившись в пустую стену, и думать, почему поступила именно так. Почему это происходит со мной и тому подобные вопросы, на которые не может быть внятного ответа.

В этих случаях мне и помогало ведение дневника. Я записывала ответы, все, какие только могут прийти в голову, и тоска с болью отступали. И нужные ответы находились.

Определенно, брак с Ником научил меня кое-чему полезному. Например, «держать лицо» и улыбаться, даже когда на душе скребут кошки.

Вот и сейчас я не стала впадать в рефлексию и записала в дневник, что общих детей с Ником иметь не собираюсь. Тогда вставал вопрос, от которого я долго отгораживалась: что делать с эмбрионами — крохотными ещё нелюдьми, но уже могущими развиться в полноценного индивидуума.

Подсаживать их новой суррогатной матери не хочу, вопрос закрыт. Значит, приказать уничтожить? Эта идея казалась чудовищной в своём равнодушии, но логичной.

А я всегда поступала вразрез с житейской логикой. Вот и теперь позвонила в клинику, чтобы сообщить о своём решении.

— Вам надо подъехать и оформить хранение материала, — пояснил безучастный голос, наверняка принадлежащий молодой девушке. Она бы так точно не поступила. Выбрасывать деньги на ветер — кажется так это называется. — Вы знакомы со стоимостью услуги?

Я подтвердила, что всё знаю и на всё согласна. Пусть хранятся, даже если никогда не понадобятся.

Итак, одной проблемой меньше. Хотелось бы мне посмотреть на лицо мужа Полины, когда он поймёт, что денежек им с женой не видать! Хотя она, разумеется, придумает благовидный предлог для такого отказа. Мол, не подошла по тестам.