Ты мне, я тебе
Шрифт:
Но было уже поздно менять что-нибудь. У меня не оставалось иного выбора, как продолжать в том же духе.
И я продолжал. Женщина сжалась, как закрученная пружина. Я ощущал ее искрящее напряжение. У меня выступил пот.
И тут она негромко застонала.
В моем мозгу пронеслись жуткие картины: что, если она больна? Если у нее сердечный приступ? Может, мне лучше убраться, пока не поздно?
Она застонала громче и неожиданно с криком "Да, да, да, да, да!!!" взорвалась, как бомба, у которой огонь дополз по бикфордову шнуру к взрывчатке. Она обхватила меня обеими руками и набросилась, как лютый тигр. Или тигрица.
Я и не представлял себе, что женщина способна на то, что делала со мною Саманта. Она превратилась в смерч, слепящий вихрь, вырвала меня с корнем и понесла в небесные края, о существовании которых я и не подозревал.
Я оставался пассивен. Я ничего не мог. Я был беспомощен, как щепка в водовороте, как ягненок в когтях у льва. Еще хорошо, что я вообще не задохнулся.
Я полностью подчинился бешеной фурии, и шторм бушевал, не переставая, десять, двадцать, тридцать минут - кто мог измерить? Я здесь не собираюсь никого развлекать описанием пикантных подробностей, я не перебираю грязное белье в присутствии посторонних. Не обессудьте, и надеюсь, что моя сдержанность никого не разочарует. Что касается меня, то разочарованием и не пахло. В завершающем пароксизме я испустил вопль, который должен был поднять на ноги весь квартал, и с этим воплем я кончился. От меня осталась сморщенная пустая кожура.
Саманта же попросту отвернулась и сразу заснула, как будто просыпалась, чтобы выпить стакан воды.
Ничего себе! Я тихо лежал, медленно приходя в себя.
Как видите, я не ошибся тогда про складку на ее нижней губе. Собственно, я не ошибся ни в чем касательно моей безумной затеи. Полный триумф! Я лежал в состоянии блаженного полузабытья.
Интересно, который час? У меня не было подсветки на часах. Лучше, пожалуй, не задерживаться. Я сполз с постели и с меньшими предосторожностями, чем раньше, побрел на выход - вокруг кровати, в коридор, вниз по лестнице, к двери. Вот плащ и шлепанцы. В кармане плаща лежала зажигалка. При язычке пламени я посмотрел - без восьми два. Позже, чем я предполагал. Я открыл дверь и вышел в черную ночь.
Теперь я начал думать про Джерри. Как там он со всем справился? Выбрался благополучно? В кромешной тьме я подошел к проему в зеленой изгороди.
– Привет!
– шепнул голос рядом со мной.
– Джерри!
– Все нормально?
– спросил Джерри.
– Фантастически, - ответил я, - грандиозно! А у тебя?
– Тоже, - сказал он, и в темноте сверкнула его белозубая ухмылка.
– Ай да мы, - шептал он, придерживая меня за локоть.
– Вик, ты был прав, все сработало без единой задоринки! Классная штука!
– До завтра, - оборвал я его.
– Ступай к себе.
Мы разошлись в противоположных направлениях. Я вошел в свой дом и через три минуты уже был в своей постели рядом со своей крепко спящей женой.
Наутро было воскресенье. В половине девятого я спустился в пижаме и халате, чтобы приготовить завтрак для всей семьи. Мальчики - девятилетний Виктор и семилетний Уолли - ждали меня внизу.
– Привет, пап, - сказал Уолли.
– Сегодня будет потрясающий, небывалый завтрак, - провозгласил я.
– Мы поджарим ломтики хлеба с маслом и апельсиновым мармеладом, а сверху положим тонко нарезанный, поджаренный до хруста бекон.
– Бекон?! С мармеладом?!
– Да-да. Попробуй - узнаешь, до чего вкусно.
Выжав два стакана грейпфрутового сока, я выпил и сделал еще один для Мери, когда проснется, включил чайник, положил в тостер хлеб и начал нарезать бекон. В этот момент сверху спустилась Мери в полупрозрачном оранжевом пеньюаре, небрежно накинутом поверх ночной рубашки.
– Доброе утро, - сказал я через плечо, не выпуская из руки сковородку.
Она, не ответив, молча прошла к своему стулу, села и отхлебнула сок, не глядя ни на меня, ни на мальчиков. Я жарил бекон.
– Привет, мам, - сказал Уолли.
Она не откликнулась.
Меня начало мутить от запаха горящего жира.
– Налей мне кофе, - произнесла Мери, глядя прямо перед собой, незнакомым голосом.
– Сейчас.
Я снял сковороду с огня, сделал чашку растворимого кофе без молока и поставил перед ней.
– Дети, - сказала она, - пойдите в вашу комнату с книжками, почитайте до завтрака.
– Но почему?
– спросил Виктор.
– Потому что я так хочу.
– Мы в чем-нибудь провинились?
– спросил Уолли.
– Нет, дорогой, просто я хочу поговорить с папой.
Я сжался в комок и захотел раствориться в воздухе или сорваться с места, выбежать на улицу и спрятаться в кустах.
– Вик, налей себе кофе и сядь.
Ее голос звучал безжизненно, в нем не было сердитого выражения и вообще ничего не было. Она ни разу не посмотрела на меня. Мальчики вышли, захватив два комикса.
– Закройте дверь, - сказала Мери им вслед.
Я положил в чашку полную ложку кофе, залил кипятком, добавил сахар и молоко и сел напротив нее. Я знал, как чувствует себя человек на электрическом стуле.
– Послушай, Вик, - заговорила она, уставясь в чашку.
– Я хочу сказать тебе кое-что, пока еще владею собой достаточно, чтобы говорить об этом.
– Да что такое стряслось? Случилось что-нибудь?
– Да, Вик, случилось.
– Что же?
Ее лицо оставалось бледным и отстраненным, она явно не видела ничего вокруг.
– Ну, говори, - храбро произнес я.
– Тебе будет неприятно это услышать.
– Ее взгляд скользнул по моему лицу и вновь ушел в сторону.
– Что именно будет мне неприятно?
От ужаса у меня внутренности сжались в комок, точь-в-точь как у тех взломщиков, о которых я разговаривал с полицейскими.
– Ты знаешь, я не терплю разговоров про то, кто как занимается любовью и вообще про секс. С тех пор как мы поженились, я никогда не говорила с тобой об этом.
– Это правда, - подтвердил я.
Она отпила глоток кофе. Кажется, ей было все равно, кофе это или вода.
– Дело в том, - продолжала она, - что я никогда не получала от этого удовольствия. Если хочешь знать, мне это всегда было противно.