Ты - мое дыхание
Шрифт:
— Полин?
В этом «Полин» было столько тревоги и отчаяния, что Поля не могла не обернуться. Хотя и не хотелось ей сейчас видеть Алека. Отчаянно не хотелось.
Стеффери стоял на нижней ступеньке и изучал насмешливо-печальным взглядом туфли, зажатые у нее под мышкой.
— Это и есть твой любимый мужчина? — спросил он, не глядя на Бориса и по-прежнему не отводя глаз от тонких каблуков.
— Да, — просто ответила она.
— Ну что ж, я желаю вам счастья…
Была или нет эта секундная пауза, готовая взорваться яростью, отчаянием, обидой? Может быть, и нет, потому
До Крылатского добрались быстро. Суханов и в самом деле оказался злостным нарушителем правил дорожного движения. Поля только успевала ойкать, когда он резко срывал машину с места на светофоре или сворачивал в какие-то немыслимо узкие, перегороженные красными флажками ремонта проулки. Но ей была и понятна, и дорога его горячность. Да и самой ей хотелось как можно скорее оказаться дома.
Но, оказавшись там, она почему-то растерялась. Тети Даши уже не было, квартира дышала напряженной тишиной и, казалось, присматривалась к своей бывшей, внезапно вернувшейся хозяйке. Поля осторожно сняла туфли, да так и осталась стоять в холле.
— Ну что же ты? — спросил Борис, обнимая ее за плечи. — Что же ты стоишь?
— Я не верю, что все это кончилось, — прошептала она, обернувшись.
Тогда он подхватил ее на руки, как когда-то в день свадьбы, и понес по коридору, прижимая к себе.
А в спальне в самом деле ничего не изменилось. И тюбики ее помады вперемешку с флаконами духов действительно стояли на туалетном столике. И крем с перекисью водорода, который полагалось хранить в прохладном темном месте. На позолоченной крышке баночки переливались закатные блики и такие же блики перетекали по черному шелку прохладной наволочки.
Впрочем, подушка достаточно скоро упала с кровати и осталась валяться на полу рядом с торопливо сброшенной одеждой. А дальше было невозможно громкое тиканье часов над головой, солнце, слепящее глаза, и пронзительное, острое ощущение счастья…
Поля очнулась первой. Шевелиться не было никаких сил, и она только устало скосила глаза на Бориса. Он лежал рядом, спина его, покрытая мелкими бисеринками пота, еще вздымалась часто и судорожно, но руки уже казались странно неподвижными.
— Эй, ты живой? — тихонько спросила она, прихватывая губами темные волосы у него под мышкой.
— Угу, — невнятно промычал Борис, не поднимая лица от матраса.
Она ласково рассмеялась и провела указательным пальцем по его позвоночнику. Впервые за много дней Поле было хорошо и спокойно. И душа ее переполнялась теплой невыразимой нежностью.
Суханов наконец встряхнул головой, словно пытаясь окончательно прийти в себя, и перевернулся на бок. Она вдруг заметила, как сильно он похудел за те дни, что они не были вместе.
— Борька, — проговорила Поля, боясь отвести взгляд от его лица, — мне так и не верится, что все по-прежнему. Ведь по-прежнему, правда?
— По-прежнему. Или даже лучше, —
— Да я не о том, балбес!
— А я о том!
Борис приподнялся на локте, поцеловал нежную ямочку между ее ключицами и добавил уже совершенно серьезно:
— Я люблю тебя, Поля. Очень люблю…
— А я в это уже и верить перестала. Правда, тетя Даша вселила немного надежды, когда сказала, что ты запретил убирать мои вещи…
— И ты обрадовалась, бедная девочка? Я же тебе сразу сказал, что готовлю их для продажи на барахолке!
— Суханов! Ты невыносим! — простонала она и с коротким смешком шлепнула его по лбу. — Кстати, крем мой любимый ты безнадежно испортил. Его надо было хранить в темноте и прохладе, а отнюдь не на тумбочке.
— Кто же виноват, что ты его до холодильника вовремя донести не могла? И, кстати, по поводу твоих кремов и бальзамов на моей полке с бумагами…
— Все! — Поля шутливо подняла руки вверх. — Теперь я наконец чувствую, что вернулась домой…
…Крылатское медленно погружалось в густые фиолетовые сумерки. На небе зажигались первые звезды, а в окнах дома напротив — многочисленные люстры. Надо было встать и задернуть гардины. Но она лежала, боясь пошевелиться и потревожить мужа, уткнувшегося во сне в ее плечо. Становилось прохладно, резче обозначились длинные тени предметов, а контуры, наоборот, словно подернулись серебристой дымкой. И этим же небесным серебром отливали теперь светлые волосы Бориса, так, будто на них оседала звездная пыль.
И Поле вдруг подумалось, что ни звезды, ни деревья, ни старые камни не ощущают боли, когда с них пылью слетает ненужная шелуха. И что участи этой не избежали только люди…
А сумерки все густели и густели. И рука Бориса во сне нежно обнимала ее талию…
Вместо эпилога
Господин Лаварев в своем безупречном синем костюме снова торопливо прошел мимо ее стола, коротко кивнув и не притормозив даже на секунду. Вообще с директором телекомпании у Поли складывались довольно странные отношения. Удовлетворение ее работой он выражал в основном через посредников, общался с ней через редактора и к более близкому личному знакомству отнюдь не стремился. Да она, в общем-то, и не переживала бы по этому поводу, если бы у остальных сотрудников Геннадий Николаевич не пользовался репутацией общительного и довольно компанейского человека.
— Не знаю, почему он от тебя шарахается? — пожимала плечами Ирка Завацкая. — Нет, я тоже вижу, что это так, но никакого логичного объяснения не нахожу… Слушай, может быть, ты ему нравишься и он просто смущается?
— Ир, не говори ерунды! — Поля досадливо махала рукой. — «Нравишься»!.. У меня вообще такое ощущение, что я ему где-то, когда-то на хвост наступила. Знаешь, часто бывает такое: смотришь на человека, понимаешь, что где-то его видел, а где именно — вспомнить не можешь… Вот и мне кажется, что мы с Лаваревым уже пересекались. Может, где-нибудь на дороге, в конфликтной ситуации?. Я водитель-то, откровенно говоря, так себе… Может, в магазине? Да мало ли где!..