Ты – Мой Яд
Шрифт:
– Ээээ? – возмутился Шахов, когда я с каменным ебалом жестко окунул его, как пса в сугроб. – Ты чё творишь гандон штопанный?! – вспыхнул и едва очнувшись, с распахнутыми полами куртки и съехавшей шапкой набекрень рванул на меня.
– Не лезь! – рявкнул Кириленко, желающий оттащить салагу от меня. Сделав шаг в сторону и, увернувшись от пиздюка, в захвате схватил его за шею. – Заткнись и не рыпайся! – гневно прорычал в ухо. – Ты что творишь? Решил, занять свое место в криминальном мире? Надумал, применить свой творческий потенциал? Угодить в преступный мир или, отправится на нары? Хочешь отбыть несколько лет в лагерях и перечеркнуть раз и навсегда еще свою неначавшуюся жизнь? – дергаю за горло, встряхнув, чтоб осознал сказанное. – Артур, ты что, совсем придурок? Ты меня-то зачем подводишь под черту? Захотел нажиться на чужом? Сука, у тебя денег хоть жопой жуй! Если бы, ты мне лет шесть назад попался на дороге, когда я был с дырявыми карманами, я бы тебе обе руки переломал, утырок. Долго, ещё это будет продолжаться? Сколько, мне еще с тобой нужно носиться? Чтоб, незаметно щипать, нужен определенный склад характера, годы тренировок, должен иметь максимально сильную выдержку! Куда ты суёшься?!
– Хорош заливать! Что за шляпу ты мне тут загоняешь?! Опять завел песню про свой детдом?! Не трави басни! – он с трудом вырвался и раскрасневшийся от злости, развернулся ко мне. – Да, может быть, я был и рад, если бы вы определили меня в специнтернат, чем с этими выродками рядом сосуществовать, – орал во все горло, предупреждающе выставив передо мной указательный палец.
– Ты сам не понимаешь, что ты несешь, о чём просишь! Мы с Серёгой разбираемся в твоей ситуации. Не оставим тебя, но это дело ни одного дня, пойми ты. А через полтора года, когда ты станешь совершеннолетним, сможешь свалить от родителей.
– Захлопни ебальник! Нет у меня никаких родителей! Я сирота, сколько тебе можно твердить одно и то же?!
Выпрямился и устало выдохнул. Смотрел в его застланные бешенством глаза и вспоминал себя будучи в юном возрасте, когда, вот так же волком на всё и всех таращился, повсюду возле себя вынюхивая опасность. Но, после всей грязи – подвергшемуся домашнему физическому насилию и пройдя путь в детдоме, пытался сохранить в себе что-то человеческое. От жалости к себе не загнулся от наркоты в подворотни, не связался с уголовщиной. Я жить хотел. Хочу!
Не на того ты, Дрозд, поставил…
– Ты очень сильно мне мешаешь. Сбиваешь с толку вот такими мутками. Вместо того, чтоб взяться за ум, ты превращаешься в кусок бесполезного говна. Ты же был башковитым пацаном, подвешен на язык… Такие, как ты вылезут в этом мире, если сами же себя не погубят.
Мгновенный укол в сердце от собственных слов и на секунду мыслями с Трофимом. Брат… пусть земля тебе будет пухом. Покойся с миром.
– А яяяяя… – пакостно тянет слова утырок и разводит руками. – Не хоооочу! Меня и так всё устраивает! Отъебись со своей моралью! Хорош!
Вглядываюсь в него и понимаю, что это наш замкнутый круг борьбы. В его случае на жалость не надавишь и до здравого ума не достучишься. Я ему о том, что хорошо, а он упорно к тому, что плохо. Есть такой тип людей, которые с удовольствием захлебываются в своей боли, совсем не желая выплыть из вонючего болота на берег.
– Серёга он твой. Довези куда скажет.
– А ты куда? – с огорчением крикнул мне в спину Кириленко.
– Дальше разгребать говно, которое он нахуевертил! Его предки на подходе.
***
После тяжелого паршивого дня заехал в коттеджный посёлок к своим, предварительно оставив тачку в сервисе, который с утра посоветовал Тимур и все-таки скинул мне в сообщение номер автомеханика. Поразмыслив, решил, что Руслан ни при каком раскладе, даже выигрышном для меня, не позволит пацанам чинить мою машину. А я без колес, как без рук и головы.
Зашел в трехэтажный дом, окутанный мертвой тишиной и, немедля наткнулся на первом этаже в гостиной возле кухонной зоны, на вымотанную после трудового дня малявку с папкой бумаг в руках.
– Митька… пришел! – с открытым доверчивым взглядом радостная через весь холл на всех парах кинулась ко мне, отшвырнув по пути на огромный диван накладные и, теплыми нежными руками обвила мой торс, насильно притягивая к себе.
Изнурённо прикрыл глаза и, зарывшись носом в распущенных со вкусом шоколада мягких волосах Алины, сделал глубокий вдох.
– Устал, родной? – слова её ласковые пропитаны безумной нежностью, теплом, любовью.
Не ответил, только крепче прижал Ли к груди и коротко кивнул.
– Где дети? – прохрипел и, ощутив ладонями приятную материю белоснежного костюма девчонки, не желал выпускать мелкую из своих объятий, словно её солнечная энергия с новой силой заряжало моё нутро.
– К родителям с ночёвкой уехали. Папа забрал их буквально минут десять назад, – с легким недоумением пронзительно взглянула на меня. – А вы, что, на трассе не столкнулись? – и на последнем со смехом разрывает хомут моих рук, встает на цыпочки и с любопытством всматривается в панорамное окно, пытаясь выискать глазами Бэху.
– Мить…? – не узрев автомобиль, живо просекла фишку и, разом испуганно затаила дыхание.
– Алин, я на такси.
– Что? – отшатывается от меня и проникновенно заглядывает в глаза своими лучистыми, светящимися.
Обомлела, выражая на лице всю степень ужаса. Ни жива, ни мертва, пораженная судорожно хватает ртом остатки воздуха.
– Мить… какое такси? – мгновенно заподозрив неладное, безрадостно хмыкнула. – Ты ни за что не оставишь машину. Ты без нее не можешь и не пьёшь. Тебя вечно бесят все и мы в том числе, как водим автомобиль. А таксист… – речь сбивается. – И подавно… – паузы между слов становятся длиннее. – Прошуу… – жалобно тянет и скривив круглое миловидное личико, досадно закачала головой . – Только не то, о чем я подумала… – смертельно боится повторение эпизода трёх летней давности.
Алина не успевает закончить фразу, как следом за мной дверь в доме распахивается настежь, явив перед нами во всей красе в хлам разъярённого Руслана.
Глава 14
Алина побледнела, когда Руслан злой, как чёрт ввалился в дом с перекошенной от ярости рожей и, бешеным взглядом. Раскаленная смоль в диких прищуренных глазах отражала, вселившегося в него невменяемого шизофреника, а острые скулы, от плотно сжатой напряженной челюсти, отчетливо выделялись на изуродованной физиономии. Его массивная фигура, словно темной тенью ворвалась внутрь, чтобы сильнодействующей отравой прикончить – так полагаю – меня на месте.