Ты моя, Ангел, а я твой....
Шрифт:
Тренер произнес:
– Репродукция человека может быть неприятным предметом.
– Уууууу… - застонал хор студентов.
– Который требует серьезного отношения. И, как любая наука, лучше всего изучается посредством выслеживания. Для всего класса: используйте этот способ, чтобы узнать о своем новом соседе как можно больше. Завтра принесите мне отчет о своих результатах и поверьте, я все досконально проверю. Это биология, а не английский язык, так что даже не думайте о том, чтобы выдумать ответы.
Я сидела совершенно неподвижно. Пока что счет был в его пользу – мне стоило бы улыбнуться и посмотреть, что из этого выйдет. Я сморщила нос, пытаясь определить, чем же он пахнет. Не сигаретами. Чем-то более насыщенным, сильным.
Сигарами.
Я отыскала часы на стене и переложила свой карандаш в другую руку. Поставила локоть на стол и оперлась подбородком на ладонь. Постаралась не вздохнуть.
Отлично. По этому предмету я провалюсь.
На лице тренера появилось подобие улыбки
Я смотрела перед собой, но слышала звук его пишущей ручки. Он писал и хотела бы я знать, что. Десять минут совместного сидения не могли дать ему достаточной информации для того, чтобы сделать обо мне какие-либо выводы. Скосив взгляд, я увидела, что он исписал уже несколько строк и все еще продолжал писать.
– Что ты пишешь? – спросила я.
– И она говорит на английском, - сказал он, продолжая небрежно писать, каждое движение его руки было одновременно и изящным, и небрежным.
Я подвинулась к нему настолько близко, насколько осмелилась, пытаясь прочесть, что же еще он написал, но он согнул листок пополам, закрывая от меня написанное.
– Что ты написал? – требовательно спросила я.
Он потянулся к моему чистому листу, придвигая его к себе. Смял в комок. Прежде, чем я смогла возразить, он запустил им в корзину для мусора, стоявшую у доски. И попал в нее.
Я ошарашено уставилась на мусорную корзину, не веря своим глазам. Затем открыла свою тетрадь на чистой странице.
– Как тебя зовут? – спросила я, держа карандаш наготове.
Я взглянула на него как раз вовремя, чтобы поймать еще одну мрачную усмешку. Казалось, он брал меня ей на слабо, - осмелюсь ли что-либо спрашивать у него.
– Твое имя? – повторила я, надеясь, что мне только показалось, будто мой голос дрогнул.
– Называй меня Стайлз. Серьезно. Так и зови.
Он подмигнул мне, когда говорил это, и я была абсолютно уверена, что он забавлялся надо мной.
– Чем ты занимаешься в свободное время?- спросила я.
– У меня нет свободного времени.
– Предполагаю, что эта работа на оценку, так что сделай мне одолжение?
Он откинулся на спинку стула, закидывая руки за голову.
– Какое одолжение?
Я была практически уверена, что он издевался, поэтому ухватилась за возможность сменить тему.
– Свободное время, - задумчиво повторил он. – Делаю картинки.
На своем листе я записала «Фотография».
– Я не закончил, - произнес он. – У меня практически полный набор об одной журналистке из электронного журнала, которая искренне считает, что правда жизни заключается в том, чтобы есть органическую пищу, тайком пишет стихи и трясется при мысли о том, что ей приходится выбирать между Стэн Фордом, Йелем и…. как называется тот огромный, на букву «Г»?
Я моментально уставилась на него, в абсолютном шоке от того, насколько прав он был. Но я чувствовала, что это была не всего лишь счастливая случайность. Он знал. И я хотела знать, откуда. И немедленно.
– Но ты не определишься ни с одним из них.
– Нет? – переспросила я, ничего не соображая.
Он засунул пальцы под сиденье моего стула, придвигая меня ближе к себе. Не будучи уверенной в том, должна ли я была отскочить назад и показать, что испугалась или ничего не делать и изобразить скуку, я выбрала последнее.
Он произнес:
– Несмотря на то, что ты успешно пройдешь во все три университета, ты откажешься от них из-за ярлыка заучки. Избегать суждений – твоя третья самая большая слабость.
– А моя вторая? – спросила я с тихой злостью. Да кто он вообще такой? Это что, какая-то извращенная шутка?
– Ты не знаешь, что такое доверять. Беру свои слова обратно. Ты доверяешь – просто не тем людям.
– А первая? – потребовала я.
– Ты держишь свою жизнь на коротком поводке.
– И что это должно значить?
– Ты боишься всего, что не можешь контролировать.
Казалось, волосы на моем затылке встали дыбом, а температура в комнате резко упала. В любом другом случае я бы немедленно направилась к столу тренера и потребовала, чтобы нас рассадили. Но я не хотела, чтобы Стайлз думал, что может поставить меня в неловкое положение или запугать. Я испытывала лихорадочную потребность защитить себя и решила прямо здесь и сейчас, что не сдамся до тех пор, пока он не сдастся первым.
– Ты спишь голая? – спросил он.
Мой рот предательски дрогнул, но я смогла удержаться.
– Ты последний человек, которому я бы об этом сказала.
– Когда-нибудь ходила к психотерапевту?
– Нет, - соврала я. Вообще-то я посещала школьного психолога, доктора Марин Моррелл. Но это был не мой выбор и об этом я точно не любила рассказывать.
– Делала что-нибудь противозаконное?
– Нет. – Превышение ограничения скорости время от времени не считалось. Но не с ним.
– Почему бы тебе не спросить меня о чем-то нормальном? Например… о том, какую музыку я люблю?