Ты найди, а я расправлюсь
Шрифт:
Все эти мысли довели меня до того, что я потерял способность здраво рассуждать. Мною овладела только одна мысль: убраться отсюда поскорее, чтобы меня никто не видел. Когда я побежал по тропинке, то споткнулся о футляр, который бросил, когда увидел труп Элен. Я уже совсем собрался отбросить его в сторону, как вдруг сообразил, что на нем могут сохраниться отпечатки моих пальцев. Поэтому я вытер его самым тщательным образом, а уже потом швырнул вниз со скалы. И только после этого быстро зашагал по тропинке.
Начинало темнеть. Солнце, как огромный красный шар, спускалось в море и заливало его пурпурным светом. Через полчаса уже будет темно. Я спешил, но все же отметил, что
Быстрая ходьба немного меня успокоила. Было не по себе оттого, что я так по-свински бросил Элен, но, с другой стороны, она все равно была мертва, а мне следовало прежде всего думать о себе. Когда я приблизился к калитке сада, я уже был в состоянии что-то соображать. Конечно, если бы не вопрос о моей карьере, то самым правильным было бы обратиться в полицию. Но если Чалмерс узнает правду, не видать мне отдела внешней политики как своих ушей. Я потеряю все… Так что надо помалкивать, и если чуток повезет, то, может быть, и сумею выкарабкаться из этой передряги.
Ведь между нами ничего не было, твердил я себе. Я в нее не был даже влюблен. Был лишь глупый, безответственный порыв. И за это больше винить надо ее, а не меня. Она меня подзадоривала. Она все организовала. Максвелл говорил, что она настоящая сирена. И что все мужики, имевшие с ней дело, рано или поздно влипают в какие-нибудь неприятности. Надо быть дураком, чтобы переживать по поводу того, что я ее там оставил. Думать надо о себе.
Ладно, совесть малость успокоил… Что дальше?
Самое главное сделать так, чтобы никто не догадался, что я приезжал в Сорренто. Иными словами, я должен сфабриковать себе алиби.
Я уже дошел до ворот сада виллы и взглянул на часы. Было 20.30. Максвелл и Джина считают, что я нахожусь в Венеции. Сегодня вечером я никак не могу туда попасть. Единственная возможность создать себе алиби – это возвратиться в Рим. При известном везении я могу уехать туда в 3 часа утра. Пойду рано утром в контору и скажу, что решил остаться в Риме еще на день, чтобы закончить главу романа, который начал писать еще в прошлом году.
Я понимал, что мое алиби шито белыми нитками, но ничего более остроумного не приходило мне в голову. С другой стороны, легко установить, что я не ездил в Венецию, но попробуйте доказать, что я не провел весь день в своей холостяцкой квартире. Как я туда вхожу и выхожу, никто не видит, так как у меня собственный, отдельный вход. Если бы я только поехал на своей машине! Тогда возвращение в Рим вообще не было бы проблемой. А воспользоваться «линкольном» Элен я не смел, зная, что ее прислуга из местных, наверняка, видела, как Элен приехала в этой машине. Итак, мне вторично предстояло проделать пятимильный путь до Сорренто и попытаться на этот раз не опоздать на поезд в Рим. Экспресс Неаполь – Рим отходит в 23.15. Если я на него опоздаю, тогда… Впрочем, я не хотел об этом даже и думать. Невольно я снова глянул на машину Элен, но тотчас же отогнал искушение. Положение и без того аховое, зачем же его усложнять.
Пробираясь к дороге, я оглянулся на молчаливую темную виллу и невольно вздрогнул. Салон был слабо освещен. Не галлюцинации ли у меня? Внимательно вглядываясь в окна салона, я снова заметил блеснувший свет, который вспыхнул на секунду и погас. Я замер, чуть приподняв голову над капотом лимузина. Свет опять появился, на этот раз значительно дольше.
Кто-то ходил по салону с карманным фонариком. Кто бы это мог быть? Во всяком случае, не прислуга. Она бы включила электричество.
Нервы мои были напряжены, все чувства обострились. Согнувшись вдвое, я, осторожно крадучись, прошел за машиной мимо террасы и юркнул в гущу кустарников, откуда мог сравнительно безопасно наблюдать за домом. Да, безусловно, свет перемещался по салону, как будто что-то искали. Мне страшно хотелось узнать, кто бы это мог быть. На минуту у меня мелькнула безумная мысль пробраться на виллу и захватить грабителя на месте преступления, потому что это наверняка был грабитель! Но тут же я подумал, что мне нельзя себя выдавать. Тошно было смотреть на этот блуждающий огонек и не иметь возможности что-либо предпринять.
Свет погас минут через пять. Я подождал еще и увидел высокую мужскую фигуру, выходящую из главного входа. На какую-то секунду незнакомец задержался на крыльце, но было слишком темно, чтобы можно было разглядеть его лицо.
Он неслышно сошел по ступенькам, проходя мимо, осветил внутренности машины, но тут же снова выключил фонарик. Я успел только разглядеть, что на нем была надета черная шляпа с низко надвинутыми полями, что он был человеком крепкого телосложения. Я поздравил себя с тем, что не пытался задержать его в доме; с таким бы я не справился.
Фонарик был погашен, и человек пошел прочь. Я замер в кустах. Я был уверен, что он пройдет мимо меня, чтобы выйти на подъездную аллею. Вместо этого он легким шагом пересек лужайку и направился к маленькой калитке, ведущей в дальний сад. Тьма поглотила его, а я стоял и в смятении глядел ему вслед, пока не сообразил, что напрасно теряю время, которое мне необходимо, чтобы вовремя добраться до Рима. Я быстро покинул свое убежище, бегом добрался до ворот и вышел на шоссе. Всю дорогу до Сорренто я думал о незнакомце. Был ли он примитивным вором-домушником или же был как-то связан с Элен? Вопросы, вопросы, и все без ответа. Единственное утешение – этот тип меня не заметил.
Я добрался до Сорренто в 21.10 и выяснил, что последний поезд на Неаполь ушел десять минут назад. До отхода поезда Неаполь – Рим оставалось немногим более часа. Я взял из камеры хранения свой чемодан, стараясь держать голову таким образом, чтобы служащий не смог меня разглядеть. Потом вышел на темную привокзальную площадь, где стояло одинокое такси. Шофер дремал, должно быть, потеряв всякую надежду подцепить клиента, и очухался только тогда, когда я уже сидел в машине и объяснял, что мне надо успеть в Неаполь на такой-то экспресс и что он получит двойную плату и пять тысяч лир чаевых, если доставит меня туда к 11 часам вечера.
Нет в мире более шизанутых, более необузданных и опасных водителей, чем итальянские. А если еще и бросить им вызов, как это сделал я, то остается лишь усесться поудобнее, закрыть глаза и молиться.
Таксист даже не оглянулся, чтобы посмотреть на меня. Он впился в баранку, врубил стартер и выжал сцепление. И машина с ревом и скрежетом вылетела с площади на двух колесах.
На протяжении примерно двадцати миль дорога из Сорренто извивается змеей. Здесь полным-полно крутых поворотов и узких мест, в которых, чтобы разминуться, надо ехать с черепашьей скоростью и все время высовываться из окна, чтобы проверить – находятся ли колеса все еще на твердом грунте.
Мой водитель гнал по этому серпантину, как будто это было нечто совершенно прямое и ровное, вроде взлетно-посадочной полосы. Конечно, он включил все огни и непрерывно сигналил, но были моменты, когда я прощался с жизнью. Счастье, что рейсовые автобусы уже не ходили, а то наверняка бы в какой-нибудь из них врезались.
Ближе к Неаполю пошла уже нормальная автострада, и я несколько расслабился. Встречных машин почти не было, и мы с ревом неслись по бетонке, делая восемьдесят пять миль в час.