Ты не я. Близнецы
Шрифт:
У Натальи Александровны появились крамольные вопросы: «почему в России, славной праведными старцами и чудодейственными иконами свершилась такое? Почему божественные силы не остановили этот переворот жизни? Значит это Бог попускает? Почему? За что?..»
Пока Наталья Александровна рассуждала поезд тронулся. «Ещё несколько десятков вёрст, и Курская губерния закончится, начнутся земли Малороссии, земли Черниговской губернии…» – мелькнула мысль и завязла в дрёме. За окном темнота укутала её, в вагоне тоже стало очень сумрачно. Монотонное укачивание всё же на какое-то время усыпило утомлённую женщину.
Наталья Александровна шла по заснеженной улице, точнее, конечно, расчищенной от снега дворниками. Шла по широкому тротуару. По проезжей части ехали сани и извозчики везли ездоков по их делам. По обе стороны улицы тянулись одноэтажные кирпичные дома почти сплошь, словно стены. Дома с большими окнами – магазины, с колоннами –
Слева проезжают сани по просторной дороге, на тротуаре несколько мужчин о чём-то спорят и доказывают друг другу: «Конотоп», говорят они. Повторяют много раз. Наталья Александровна не выдержала: «Господа, какой же это Конотоп? Это Путивль! Я была в Конотопе. Там есть красивые каменные дома, но и есть много одноэтажных со ставнями. Посмотрите, это Путивль!» А мужчины по-прежнему повторяют: «Конотоп. Кто в Конотоп? Выходи…»
Наталья Александровна открыла глаза: окно в темноту, лавки, полки, пассажиры… Она вздохнула и в который раз сказала себе: «Нельзя, нельзя скорбеть о том, чего не вернёшь. Надо идти вперёд…» И с опаской спросила себя или Бога: «А, что там, впереди?» Наталья Александровна смотрит, чтобы как-то себя занять на тех, кто выходит и заходит в вагон, на тех, кто толпится на перроне, кто входит в здание вокзала. «Интересно, кто теперь тут у власти?». Ровно год назад Конотоп захватили немецкие войска и хозяйничали тут оккупанты примерно полгода, потом… Потом началась неразбериха, власть захватывали то отряды большевиков, то части Украинской народной республики, то какие-то банды. А жители устали от всех и всех боялись…
Наталья Александровна уже перестала бояться и со смирением и надеждой отдалась на волю судьбы. Конечно, ей очень хотелось побыстрее добраться до сестры, но что она сможет сделать, если поезд кто-нибудь остановит в пути или на станции и станет грабить и не важно с какими целями: благими как большевики или от жадности и разнузданной вседозволенности, как какие-нибудь бандиты, ведь революционеры выпустили из тюрьмы немало «товарищей», среди которых и уголовники.
Вздрогнув, Наталья Александровна проснулась, приходя в себя от какого-то путанного сна, который тут же забыла. Напротив сидит уже другая женщина, да и через проход тоже другие пассажиры. Наверное, вошли, когда она задремала, а прежние вышли. За окном тёмная пустота продолжала поглощать пространство. Наталья Александровна спросила женщину:
– Будьте добры, не подскажите ли, какая следующая станция?
Та что-то промямлила не совсем разборчиво. Наталья Александровна предположила по схожести звуков.
– Нежин?
Женщина кивнула.
– Благодарю, – Наталья Александровна устремила взгляд в темноту.
Прошло около восьми лет, а кажется, будто недавно, чуть ли всего полгода назад, то будто так давно, если и не сто семь лет назад, то в какой-то прошлой жизни, какой уж нет.
Георгию Максимовичу знакомый железнодорожник рассказал, что в Нежин отправили поезд, который везёт аэроплан. Знаменитый спортсмен и авиатор Сергей Исаевич Уточкин намерен произвести полёт с ярмарочной площади. Георгию Максимовичу удалось взять два дня в счёт отпуска и в первых числах июня они с мальчиками поехали в Нежин.
Милый ухоженный городок. Кстати, в середине ХIХ века стал известен многим любителям истории, потому что там обнаружили клад серебряных монет. Двести монет! «Бедняга тот, кто их закопал, ему так и не удалось воспользоваться. Допустим, мы закопаем что-то для нас ценное или хотя бы очень нужное и дорогое, чтобы не досталось неприятелю и… дальше можно и не продолжать, что может случиться с нами, – говорил Георгий Максимович жене и сыновьям. – А то, что нам было так дорого будет лежать где-то глубоко в земле. Пройдут десятилетия, столетия. И только, допустим также, через восемь веков совершенно чужие и далёкие потомки, но не наши находят дорогие для нас вещи и помещают в музей. Туда приходят люди, смотрят на витрины, а специалисты рассказывают, как по этим вещам они воссоздают то, что происходило в наше время! Удивительно, правда?» Учёные определили, монеты клада были в ходу во время правления великого князя Владимира Святославича и его сына Ярослава Мудрого. Этот клад был не единственный, прошло чуть более двадцати лет и снова нашли монеты, на этот раз ещё более древние – IV век римские серебряные денарии. «Полторы тысячи лет! Уму непостижимо, – восхищался и удивлялся Георгий Максимович. – Как мы привыкаем к тому, что знаем с детства и поэтому нам кажется, что мир в котором мы выросли был такой всегда и будет продолжать быть таковым. И, какое бывает испытываешь потрясение, что мир постоянно меняется. Ну, согласитесь, трудно представить, что по этим улицам Нежина ходили люди иной национальности, точнее племенной принадлежности с непохожими обычаями, что на месте вон той церкви, возможно, располагались здания, куда они приходили приносить жертвы своим богам, а может уже и молились Христу, что вместо этих домой стояли незнакомые нам постройки. Кто здесь жил? Праславяне? Готы? Скифы-пахари? Как в эту местность попали римские монеты? Привезли торговцы? Кто именно? От кого денарии спрятали? Может быть от гуннов или других кочевников? Сколько возникает в жизни вопросов, на которые нет точных ответов, лишь предположения с разной долей вероятности».
Мальчики ещё были малы, чтобы вникать в эти рассуждения, они слушали отца с любопытством, а Наталья Александровна задумчиво кивала, согласная с мужем.
Долго стояла семья в тот приезд перед памятником Николаю Васильевичу Гоголю. Нежинцы поставили замечательному писателю памятник первыми. Стояли, всматривались в черты писателя и вспоминали любимые места из его произведений.
Из-за угла улицы показались лошади, а вокруг них толпа собиралась и глазела на то, что едет – аэроплан. Лошадей направили на ярмарочную площадь, потом отсоединили от летательного аппарата, который оставили на обозрении, приставив солдат.
Просторную ярмарочную площадь огородили. Туда запускали по билетам, стоимостью в один рубль. Гуляя по городу глаза натыкались во многих местах на объявления: «Полёт знаменитого русского авiатора С. И. Уточкина на собственном аэроплан системы «Фарманъ». Начало полёта в 3 часа дня. Программа: 1) Полётъ на высоту. 2) Облётъ ярмарочной площади. 3) Спускъ съ высоты 100 метр. на поле возле монастыря».
Пока устраивались на площади и разглядывали аэроплан, увиденный подавляющим количеством собравшихся впервые, вокруг машины продолжали находиться солдаты, никого не допуская близко. Аэроплан казался лёгким и хрупким издали. Основная часть лежала на длинной плоскости и опиралась на колёса, похожие на велосипедные, хвост – тоже на подобные колёса, только значительно меньшего размера. Удивительно, как эти колёса не сломаются от какой-никакой, но всё ж таки тяжести мотора. Над нижней плоскостью, более чем на метр выше протянулась другая плоскость, параллельная. Эти обе сплошные плоскости – своего рода крылья. «Для равновесия», – говорили в толпе. Другие сомневались: «Ежели накренится в ту или другую сторону, то как же?» «Говорят падал уж и не раз, сильно расшибался». От середины нижней плоскости вперёд вытянулся нос аэроплана, заканчивающийся винтом с лопастями.
Вокруг всё гудело от множества голосов и мнений. А на крышах соседних домов забралось много мужчин, кто не смог достать билеты и не поместился на площади. По стволам и ветвям, весело переговариваясь, карабкались мальчишки.
Через калитку ограждения протиснулся коренастый мужчина. Шумовая волна окатила округу: «Уточкин!». Большая голова, будто росла сразу из плеч без шеи. Уверенным шагом подошёл к аэроплану. Взял кожаный шлем, натянул на короткие волосы. Сосредоточенный и серьёзный, он сказал что-то солдатам и те рассыпались: одни отчаянно стали крутить лопасти винта, другие схватились за края крыльев, третьи – за конструкцию хвоста. Сам Сергей Исаевич быстро и ловко взобрался на середину аэроплана и уселся в плетённое кресло, продуваемое ветром со всех сторон. Стал производить некие действия, а солдаты слушали и продолжали исполнять его приказание.
Толпа топталась от нетерпения, а полёт всё ещё не начинался. Кто-то из знающих сказал: «прогревает мотор». Другие стали возражать, мол не зима, мороза нет, вон какая теплынь стоит. Но знающие люди добавили: «этого тепла для мотора недостаточно. Надо, чтобы стал горячий, почти как кипяток!» Переминались, шептались в нетерпении и понемногу начинали скучать. Одно развлечение – наблюдать за солдатами, как одни крутят и крутят лопасти, а другие удерживают качающийся аэроплан.
Вдруг людской шум заглушил рокот мотора, который гудел и трещал с угрожающей силой. Ещё немного и аэроплан тронулся. Толпа затаилась, не отрывая глаз от летательного аппарата и авиатора. Давно не было дождей, и земля изрядно высохла, когда же покатил аэроплан, то взвились клубы пыли. Над ними, устремив взгляд вперёд, двигал рычаги Сергей Исаевич, трясясь и подпрыгивая на неровностях «лётного поля». Аэроплан оторвался от земли. Звуки междометий, выражающих восхищение, удивление и радость невольно вырвались у тысяч зрителей.