Ты победил
Шрифт:
– Дело в том, что девкатры с тех пор как они Изменились – твари совершенно неживые и уж заведомо безмозглые. Они – как бы ловушки и мучители человеческих душ. Правда, как я понимал раньше, одному девкатре положена одна душа. Теперь оказалось – можно и две. Точно не знаю почему, но скорее всего из-за того, что мы оказались в жерле Черного Цветка и семена наших душ, подхваченные Путями Силы, вошли в плоть рождающегося девкатры. Я вот только не понимаю, как смог попасть сюда ты, если тебя никто не убивал.
Эгину было немного обидно за «аррумского олуха». Желая впечатлить Авелира своей сообразительностью, он сказал:
– Наверное потому, что я человек Пестрого Пути.
Как не странно, это
– Откуда ты знаешь про Пестрый Путь?
К неприятному удивлению Эгина, над вопросом нависал созданный Авелиром образ глухой железной стены.
– От бесплотной Тары, одной из Говорящих Хоц-Дзанга.
– А, Говорящие Хоц-Дзанга, – в образах Авелира, перенасыщенных засохшим шиповником, Эгин уловил что-то сродни облегченному вздоху. – Хорошо, оставим все это. Теперь, зная что ты смотришь на мир глазами девкатра, который висит сейчас над сожженной Ваей, ты понимаешь, что это за гармоничное сооружение, в котором тебе видится одна лишь опасность, и что это за стечение уродов западнее его?
– Уроды – это «черепахи» и галеры южан. А вот этот одинокий корабль… Наверное, к южанам подоспела подмога. Какой-нибудь секретный плавучий монстр, который оснащен при помощи Ибалара смертоносным оружием.
– Продолжим, – Авелир словно пересыпал сухой песок из ведра в ведро. – К твоему сведению, до того как начать разговор с твоей исключительно странной и, честно признаюсь, местами настораживающей тенью, я, воспользовавшись могуществом нашего нового тела, сжег за пять коротких колоколов две тысячи панцирных пехотинцев Хилларна. И, раз уж выпала такая редкая возможность, я намерен продолжить искоренение скверны, пока свет моего семени не угаснет окончательно. Тебе вопрос, ученик. Кого нам избрать следующей жертвой?
Слишком много всего навалилось… Вспомнить хотя бы собственную смерть… И вот, неожиданно – такое могущество. Мнилось, что все кончено, что южане займут Медовый Берег и выгребут весь мед, а теперь оказалось, что он, Эгин, еще может победить. «Тайный советник Йен окс Тамма спасает вверенный ему уезд от вторжения», – неплохое полотно для кабинета вайского градоуправителя. Интересно, как девкатр смотрится со стороны?
– Отвечай на вопрос, ученик. Кого нам избрать следующей жертвой? – напомнил Авелир о своем существовании образом молота, чеканящего по бронзовой плите слог за слогом вопроса.
– Того, кто опаснее всего. Флагмана южан. Самый крупный корабль, стоящий в стороне от других.
Суковатый учительский посох обрушился на бритую голову, принадлежащую… ему, Эгину!
– Ответ неправильный, ученик. Во-первых, потому что на этом корабле знамена Варана и Аюта, которых твоя треснувшая душа не видит. Не понимаю, правда, почему, но факт есть факт – корабль явно дружествен Своду Равновесия. Для Медового Берега ваши костоломы во главе с Лагхой все же лучше, чем костоломы южан. Во-вторых, ответ неправильный потому, что на палубе корабля изготовились к стрельбе лучницы Гиэннеры. Это – верная гибель девкатру. Стоит его Измененной плоти погибнуть – и наши души, подхваченные Ветрами Пустоты, уйдут из мира Солнца Предвечного. И обе – в Проклятую Землю Грем.
Как и в первый раз, девкатр совершил свое перемещение с быстротой молнии.
– Я же говорила, – облегченно ответила Вирин и вновь поцеловала Куну-им-Гир в шею. Та подала своим мечом команду «разрядить луки», затем резко повернулась на каблуках и ответила своей подруге долгим благодарным поцелуем.
– Ты мудра, – улыбнулась Куна-им-Гир, чуть отстраняясь и вновь подставляя свои уста устам Вирин.
Сия идиллическая пара имела удовольствие целоваться на фоне «черепахи» южан, которую быстро раскаляло докрасна огненное дыхание девкатра, зависшего над ней буквально на высоте вытянутой руки. Соседние «черепахи» пытались спасти свою сестру по несчастью, обрушив на девкатра десятки фонтанов «темного пламени». Но то, что совсем недавно прошло против шардевкатрана-гусеницы, было взрослому девкатру-бражнику за ласковый дождик. Огонь хлестал по крыльям, по сегментированному тулову, по глазам девкатра, но он был неуязвим и лишь гудение его стало громче, басовитей и настырней. Железный дом южан полностью потонул в густом молочно-белом паре, из которого то и дело доносился грохот разрушающейся обшивки, а после раздался один громоподобный булькающий звук – и все. «Черепаха», изощренное чудо кораблестроительного искусства южан, считавшееся неуязвимым для любого оружия в мире (кроме, разумеется, «молний Аюта»), благополучно пошло ко дну, унося с собой четыреста воинов, матросов и обслуги стволов-огневержцев.
А девкатр уже сменил позицию и завис над соседней «черепахой»…
Дышащее жаром брюхо девкатра с поджатыми к нему суставчатыми лапами теперь было прямо у него над головой.
«Все погибло!!!» – беззвучно возопил Адорн, изо всей силы обрушив до боли сжатые кулаки на перила мостика.
До последнего момента он надеялся, что судьба улыбнется ему, что девкатр сменит гнев на милость или же просто сгинет как ночной кошмар – но нет. Адорн был обречен на надежду памятью о гневе Желтого Дракона. Адорн не мог отступить – он мог только победить или погибнуть. И еще Адорна поддерживала уверенность в том, что ужасный Аффисидах, который сегодня поутру обнаружил свой истинный нечеловеческий облик и назвался Ибаларом, смог одержать победу там, на берегу. Значит, думал Адорн, Аффисидаху-Ибалару будет по зубам и девкатр.
Так или иначе, теперь уже было поздно что-либо приказывать. К Адорну внезапно пришло удивительное спокойствие и он сел на палубу, подняв взор к злым небесам, затянутым багровой смертью.
Так вот значит что видел капитан той «черепахи»…
Внешний мир растворился в зыбкой пелене, замкнувшейся грандиозным малиновым пузырем вокруг «черепахи». Железные листы обшивки пропитались едва ощутимой вибрацией, которая, казалось, проникает в самую суть вещества, заставляя его мельчайшие частицы трепетать с несвойственной им скоростью и тем стремительно нагреваться. Сидеть на палубе стало совершенно невыносимым.
Адорн вскочил на ноги. Скоро загорятся подошвы сапог. Мокрый насквозь от пота, Адорн решительно выхватил из ножен почетный кортик Левого Крыла. Да, он примет смерть воина, а не окуня на раскаленной сковородке.
Адорн взял кортик обеими руками и прикоснулся его острием к своему горлу, примеряясь. Бить надо наверняка, иначе, если рана окажется не смертельной, останешься при сознании и умрешь как окунь, да еще вдобавок и зажаренный в собственной крови. Интересно, есть ли такие блюда у каких-нибудь народов? Может, у смегов? Адорн примерился еще раз.
Он тянул время. Где-то в самом глухом, самом запыленном закутке его сознания еще теплилась надежда на всемогущего Аффисидаха, на чудо, на Солнце Предвечное, на этого варанского Шилола в конце концов, Шилол бы его разодрал!
Адорн в последний раз глубоко вздохнул и отвел кинжал подальше. Краем глаза он видел как десятки солдат, в отчаянии застывших на палубе, не решаясь броситься в кипящую воду, собираются последовать его примеру, обнажив короткие абордажные клинки.
В такие моменты всегда тянет на какую-нибудь громогласную глупость. Но вместо «Тысячу лет здравия, вечность славы – императору!» глотка Адорна от волнения породила лишь спазматический кашель. А когда он, перегнувшийся пополам, вновь распрямился в полный рост, девкатра над «черепахой» больше не было.