Ты сияй, звезда ночная
Шрифт:
— И?.. — переспрашивает доктор.
Его деловитая манера говорить меня забавляет.
— И я постоянно груба и жестока со своим мужем.
— К примеру?
Объясняю — вот, к примеру, то, как я разговаривала с ним сегодня утром. То, какие стервозные замечания делала ему за день до того. И как злобно над ним подшучивала, и… я продолжаю говорить — и сама понимаю, что зря трачу время.
Все время, пока я обрушиваю на него детали моего обращения с Муцуки, доктор Осьминог кивает с самым серьезным видом. Иногда
— Но таким образом вы ведете себя только со своим мужем, я прав?
Я киваю.
— Ясно.
Довольно долго он сидит в молчании, скрестив руки на груди, явно погрузившись в раздумья. Только я-то вижу — все это работа на публику. Он только делает вид, что размышляет. Так всегда было, и я заранее знаю, что он мне сейчас скажет. Одну из своих шаблонных фразочек, не больше. Сначала его морщинистая физиономия сложится в улыбку, потом он начнет говорить — серьезно, успокаивающе, так, словно только что нашел прекрасное решение проблемы. «С вами все в порядке. Не о чем беспокоиться. Это случается сплошь и рядом».
— С вами все в порядке. Не о чем беспокоиться. Насколько я могу судить, вы просто ощущаете некоторое смущение и расстройство в результате всех перемен, которые претерпела ваша жизнь по причине замужества. Это случается сплошь и рядом… — На последних словах он так и расплылся в широчайшей улыбке.
Что и требовалось доказать. Безнадежно. Он снова себе противоречит — ведь это, между прочим, тот самый человек, который говорил: все, что мне надо сделать, — это выйти замуж. Если я выйду замуж, все будет в порядке!
— А проблем со сном у вас не возникало?
— Нет.
— А как с аппетитом?
— Все нормально.
— Славно, славно, — сказал доктор Осьминог. — Значит, мне не придется прописывать вам ни транквилизаторы, ни лекарства для улучшения аппетита. Ну, похоже, мы с вами движемся в правильном направлении. Полагаю, лучший совет, который я могу вам сейчас дать, — подумайте о создании полноценной семьи. Все будет в полном порядке, как только вы родите своего первенца.
И вот это-действительно лучшее, до чего он смог додуматься?!
Деревья у дороги, по которой я шла назад к метро, сияли прекрасной, влажной зеленью, веял свежий ветерок. Я думала — когда доходит до дела, все психиатры одинаковы. Не то чтоб именно этот был особенно плох… нет, просто никто ничем не может помочь, здесь собака и зарыта. Я купила билет на место у окна. Да что они вообще такое, эти мои пресловутые нервы? Я сама-то их в жизни не видела, как, интересно, прикажете докторам их лечить? Я посмотрела на табло и засунула свой билет в окошко турникета. Компостер пробил его с резким хрустом. И в этот миг мне кое-что пришло на ум. То есть не кое-что, а кое-кто. Доктор Кашибе! Он ведь нейрохирург, он лечит мозг, а не какие-то
Это была большая больница, и во дворе там росли тропические растения. Меня провели в маленькую, тесную комнатку. Белые жалюзи, которые завешивали все окна, вызвали у меня острый приступ клаустрофобии.
— Решила прогуляться не по магазинам, а по больницам, да? — с улыбкой спросил доктор Кашибе. Уже начинало темнеть, и во дворе я видела группки пациентов, вышедших на вечернюю прогулку. Я рассеянно кивнула, наблюдая, как собираются стаей в небе вороны. — Знаешь, — сказал он, — а я, если честно, терпеть не могу курицу.
— Что?! — Я потрясенно уставилась на доктора Кашибе.
Кожа у него белая, лицо точеное, словно изваянное резцом.
— Помнишь, как я первый раз к вам в гости пришел? Ты еще на ужин подала цыплят гриль? Понятия не имею, как я их тогда в себя заталкивал.
— Ох…
Он вообще слышал хоть что-нибудь из того, о чем я говорила?
— И еще, помню, странно было ощущать себя так уютно и легко рядом с женщиной, которую вижу впервые в жизни.
Так уютно и легко?!
— Это что, новый психологический подход к лечению? — спросила я.
— Что ты имеешь в виду под «этим»?
— Ну, понимаешь. Так всегда делают. На вид ты вроде бы просто со мной болтаешь, а на самом деле пытаешься проникнуть в глубины подсознания…
Доктор Кашибе взглянул на меня с улыбкой. В глазах у него плясали чертики.
— К несчастью, такие тонкости недоступны пониманию скромного нейрохирурга вроде меня, — сказал он. — Нет, боюсь, я не в силах оказать тебе медицинскую помощь, — тут он открыл ящик стола, — а вот кое-какие лекарства дать могу.
Он вытащил черную жестяную коробочку. Коробочку карамелек.
— На вот. — Он протянул ко мне руку. На ладони его лежали пять конфеток. Красная. Зеленая. Оранжевая. Присыпанная сахарной пудрой. И кругленькая. Я молча взяла карамельки.
В окно ворвался порыв ветра, и календарь на стене слегка зашевелился.
Когда я вернулась домой, там уже поджидала Мидзухо.
— Где ты была? Я так боялась, чуть с ума не сошла! — завопила она. Муцуки уже вернулся. Он тщательно мазал печенье маслом. — Я требую, чтоб ты объяснила, что происходит! — Мидзухо была в ярости. На диване спал Юта.
— Я ходила в больницу. Мне там такое вкусное лекарство дали… на, попробуй.
— Чего?! — завизжала Мидзухо. — Не желаю я твоих идиотских лекарств! Ты скажи мне, кой черт значил этот твой звонок?! Я ж с ума сходила! — Да, голос у нее и вправду был отчаянный…
— Прости, пожалуйста, — выдыхаю.
Муцуки подходит ко мне. Приближается, склоняется подле меня, прося извинения. Протягивает перед собой руки — словно в молитве.
— Простите за все принесенные нами неприятности, — говорит он.