Ты – всё
Шрифт:
Он что-то мычит. И от этого мучительного стона у меня новая дрожь летит.
– Ты – моя сила, Ю. Ты – сила, которую я просил у Бога в минуты слабости. Обращаясь к нему, всегда тебя вижу.
Прижимаясь губами к моей шее, Нечаев долгое мгновение молчит.
После паузы поднимает голову. Смотрит прямо в глаза. Все еще болезненно, но при этом осознанно и с той обволакивающей силой, которая дает надежную опору.
– Я исчез, как ты сказала. Ушел и пропал. Это правда, – говорит уверенно, взвешенно и успокаивающе. – Наверное, эгоистично, но я хотел, чтобы ты запомнила меня не тем парнем, которого поломали у карьера. А тем свободным, реактивным, бесшабашным, смеющимся, мужественным, храбрым, целеустремленным, как ракета, пацаном, который, вопреки всем и вся, смог тебя добиться. Влюбленным в жизнь, в футбол, в людей и бескрайне, по самую, блядь, макушку вмазанным в тебя, Ю. Тем, для кого ты всегда была особенной.
На моем сердце будто последний замок слетает, а из души весь холод уходит.
Слезы льются, но больше в них нет горечи.
Облегчение – вот, что я чувствую. Исцеление.
– Я запомнила, Ян… А еще тактичным, надежным, терпеливым, нежным и страстным. Тем, кто дороже всех. И даже ложь, которую мне со всех сторон навязывали, не смогла этого изменить. В глубине души я все равно знала, что ты тот, кого видела я. Не такой, как все. Самый лучший. Родной.
Сморщившись, мой Нечаев поджимает губы, шумно вдыхает и начинает учащенно моргать.
– И сейчас… Скажи, Ян… Когда ты узнал про мои вены, твои чувства ко мне изменились?
– Меньше я любить тебя не стал, если ты об этом, – бормочет он приглушенно, глядя прямо в глаза. – Наоборот, Ю. Эти чувства еще больше углубились.
– Вот и я, Ян. Люблю тебя еще сильнее.
Нечаев притягивает меня к груди. Застывает. А потом я слышу тот самый вздох облегчения, который и предшествует исцелению.
– Что за укол ты себе в ванной делал? – спрашиваю еще пару минут спустя, едва разрываем объятия, чтобы Ян мог встать и подбросить дров.
Не смотрю на него. Даю дополнительное время собраться с духом.
Он неторопливо укладывает свежие поленья в камине, ставит на место защиту и, лишь возвратившись ко мне, отвечает.
– По всему моему телу титановые пластины, винты, стержни, спицы, импланты, – делится так просто, словно это ерунда какая-то. – В бедре одна хреновина треснула и сместилась.
– Господи… Это опасно?
– Воспаление началось. Извлекать нужно.
– Значит, ты был в больнице? Почему не сказал? Собирался вообще?
– Собирался, – отрезает по-Нечаевски твердо. – Думал, как эту шикарную новость преподнести, – на этой фразе сарказм включает.
– Постфактум, конечно?
– Конечно.
– А теперь что? Ян? Нам нужно срочно лететь обратно в Берлин!
– Нам?..
Боже, он реально выглядит растерянным!
Не просто не планировал меня с собой брать. И не задумывался о подобном.
– Даже не думай, что я хоть когда-нибудь останусь дома.
И снова он замолкает.
Долго думает. Но, в конце концов, выдает:
– Напишу отцу, чтобы приехал за нами в половине пятого. Успеем не только на первый рейс до Берлина, но и на операцию, к которой я готовился.
– Правда?
– Правда.
В самом деле берет мобильный и набивает сообщение. Заглядываю, чтобы убедиться, что Роману Константиновичу пишет. Ян отправляет и отбрасывает телефон в сторону. Перехватывая мой взгляд, напирает.
– А сейчас поцелуй меня, Ю.
– Сексом я сегодня заниматься не буду, – выпаливаю взбудораженно.
Пусть думает, что это мой выбор. Сам ведь не признается, что организм на резерве пашет.
– Хорошо, блин. Просто поцелуй. Давай, Одуван. Иди сюда. Как в самый первый раз.
Прежде чем я успеваю что-либо сказать, заваливает меня на шкуру.
Глаза сверкают. Но в данный момент этот шальной блеск перекрывает тот болезненный сигнал, выдавая того безбашенного мальчишку, в которого я когда-то влюбилась.
– Ты сумасшедший… – выдыхаю взволнованно.
Ян улыбается и, разрывая зрительный контакт, приникает своими горячими губами к моим губам. И я улетаю к небесам. Обнимая, чтобы прижать крепче, позволяю ему углубить поцелуй. А он мне позволяет сделать его трепетным и проникновенным.
Вырваться удается не раньше, чем через полчаса.
– Блядь… Мне сейчас отлив крови на юг как наркотический приход.
Поправляя член в штанах, ковыляет в ванную.
– Пойти с тобой? – спрашивая, уже бегу следом.
– Нет, Ю, – смеется. – Я шучу. От вертушек в голове я точно не умру.
– Какой же ты… – возмущаюсь.
Нечаев подмигивает.
– Приготовь постель, Зай. Я уколюсь, и спать будем. Нужно отдохнуть.
Кровать я, конечно, разбираю. Но быстро отключиться у нас не получается.
– Она ледяная! – едва не воплю я. – Боже! Тут холоднее, чем на улице.
– Сейчас нагреем, – хохочет Ян, притягивая меня к себе под бок.
А потом… В надежном коконе рук Нечаева, когда телу тепло и комфортно становится, а душе – хорошо и светло, я не могу сопротивляться той мучительной нежности, которая разрывает мне сердце. Поворачиваясь к Яну лицом, смотрю ему в глаза, пока он не засыпает. А оставшуюся часть ночи слежу за его дыханием и температурой тела.
Анализируя все, что он рассказал, тихонько плачу.
Ругаю себя, что послала ему фотографии в такой момент. Если бы знала, что в больнице, никогда бы такого не сделала.
Нечаева тоже ругаю. Прилетел же, осознавая всю серьезность ситуации. Примчался.
Боже… В этом весь Ян.
«Если бы он мог, Ю… Если бы он только мог… Полз бы к тебе без рук, без ног…»
Как я тогда не поняла?.. Милана Андреевна все предельно ясно сказала.
Господи… Дай моему Яну Титану здоровья… Дай, пожалуйста… Дай…