Тяжелый рок
Шрифт:
Наверху, на сцене, Мэггот возопил:
– «Дэд Мит Лайс» превыше всех!
Внизу охранники навалились на беспомощный труп Нильсона. Кордон между сценой и зрителями исчез.
Первой вперед бросилась какая-то девчонка. Она быстро пересекла нейтральную полосу. Другие пока наблюдали. Увидев, что ее никто не остановил, за ней последовали другие – за каплями накатила волна, тут же превратившаяся в цунами. Мэггот смолк на полуслове. Он увидел рвущуюся к площадке и к нему толпу. Сотни людей. С немытыми руками. Липкими пальцами.
Музыка замедлилась и прекратилась. Внезапно наступившая тишина словно раздразнила толпу. Со звуком, похожим на лай своры собак, народ ринулся к сцене
– Скорее, Викки! – крикнул Мэггот. Он нажал другую кнопку, и под прикрытием дыма лифт в центре сцены начал опускаться.
«Лайс» спрыгнули на площадку вместе с Мэгготом. Подхватив Викки, Римо помог ей очутиться на спускавшейся площадке. Рядышком Римо увидел Чиуна.
Через считанные мгновения они все уже сидели в поднимавшемся вертолете вне досягаемости сотен поклонников, которые окружили вертолет, но были достаточно благоразумны, чтобы держаться подальше от его вращающихся лопастей.
Не успел вертолет подняться в воздух, как тут же, словно по сигналу, пошел дождь – большие тяжелые капли – так обычно начинаются летние ливни в горах.
– Ты в порядке, Викки? – спросил Мэггот.
– Да, Кэлвин, – ответила она.
Римо удивился. Она говорила чистым, сильным, ровным голосом.
– Что с тобой? – поинтересовался Римо. – Таблетки кончились?
– Нет. Я завязала. У меня теперь новый кайф.
– Это какой же?
– Кэлвин, – ответила она, взяв Мэггота за руку. – Мы решили пожениться.
– Поздравляю, – сказал Римо. Назовите первенца в мою честь.
– Ладно, хотя «сраный пижон» несколько необычное имя для малыша.
Римо улыбнулся. Он посмотрел вниз на дарлингтонскую ферму. Дождь шел всего несколько секунд, а поле было уже все в лужах. Народ метался взад-вперед; то и дело в разных местах возникали стычки. Сверху это напоминало картину гарлемских беспорядков. Любой, сталкивавшийся с понятием энтропии – меры высшей неупорядоченности, – узнал бы в картине внизу иллюстрацию из учебника.
Римо заметил, что Чиун тоже приник к окну вертолета.
– Скажи мне, Римо, – спросил Чиун, – это можно назвать событием?
– Чем, чем?
– Событием.
– Думаю… да, – ответил Римо.
– Хорошо, – сказал Чиун. – Мне всегда хотелось поприсутствовать на событии.
Вертолет уже несколько минут кружил над фермой, и один из «Лайс» сказал, обращаясь к пилоту:
– Полетели-ка отсюда, а то у этих умников и оружие может оказаться.
Пилот развернул вертолет, и они понеслись назад к городку и мотелю.
– Жду не дождусь, когда вернусь, – сказала Викки.
– А что? – поинтересовался
– Нет. Просто хочу позвонить отцу. Сказать ему, что со мной все в порядке.
– Своему отцу? Ты звонишь ему?
– Каждый день. Чтобы он знал, где я и что со мной все в порядке.
– Ты же собираешься давать против него показания.
– Да, но одно – бизнес, а другое – личное, я имею в виду то, что я ему звоню. Я должна. Он так подавлен. Каждый раз, слыша мой голос, он говорит «Ах, это ты!» таким тоном, словно наступил конец света.
– Понимаю, – сказал Римо. Он на самом деле понял, кто был инициатором контракта на ее жизнь, и откуда взялось столько денег, и почему убийцы всегда точно знали, где находилась Викки Стоунер.
Теперь он многое понял.
Он взглянул на сидевшего напротив него в кабине Чиуна, которого, похоже, не укачивало, как это обычно случалось в вертолете.
– Теперь ты понял, да? – спросил Чиун.
– Да.
– Наступает время, когда даже скала поддается воде.
– А ты никогда не слышал, как аплодируют одной рукой? – спросил Римо.
Глава двадцать первая
С Полом Стоунером, отцом Викки, все было просто.
Он жил в особняке стоимостью в четверть миллиона долларов в районе Шестидесятых улиц Нью-Йорка, и его предсмертный крик, прозвучавший в квартале, привыкшем к таким крикам, не привлек внимания.
Однако перед смертью он написал по «просьбе» Римо записку о том, что кончает жизнь самоубийством, и заодно перечислил компании финансистов, замешанных в авантюре с русским зерном, в результате чего цены на хлеб в Америке подскочили на пятьдесят процентов.
Римо сделал так, чтобы самоубийство выглядело как самоубийство, и, взяв предсмертную записку, набрал код 800 и особый бесплатный номер доктора Смита.
– Дело сделано, Смитти, – сказал он.
– Правда?
– Да. Стоунер мертв. В предсмертной записке он во всем признался. Вам нужна эта записка?
– Нет. Оставьте ее на месте. Я позабочусь о том, чтобы агенты ФБР нашли тело. И записка не пропадет.
– Она написана по-японски иероглифами для слепых, – насмешливо сказал Римо.
– Ваше дело – просто оставить записку на месте, – ответил Смит. – Что-нибудь еще?
– Похоже, что Викки теперь не придется давать показания.
– Нет, – сказал Смит. – Этой записки будет вполне достаточно.
Он замолчал, и Римо не прерывал молчания.
– Вам не кажется, что неплохо бы извиниться перед Чиуном? – спросил наконец Римо.
– За что?
– За неверие в его способность справиться с Нильсонами.
– Кому из вас нужно это извинение? – поинтересовался Смит.
– Раз уж вы спросили, скажу, что, на мой взгляд, мы оба его заслужили.
– Если вам вовремя не заплатят, тогда я извинюсь, – ответил Смит.