Тяжесть короны
Шрифт:
— Бедро и рука, — вздохнул Клод. — Левые.
И добавил, словно просил у меня прощения:
— Он хороший воин, опытный. Но один против четверых мечников не справился. Местные вовремя подоспели ему на помощь, иначе закончилось бы все трагично.
— Как он? — в голосе короля слышалось беспокойство, которое он зачем-то пытался скрывать.
— Ты же его знаешь. Если Ловин должен был что-то сделать, помрет, но поручение выполнит, — горько усмехнулся Клод. — Ему бы из Аквиля сразу сюда ехать, но нет же… Конечно, теперь ему плохо. Столько крови потерял, да еще дорога… Слышал бы ты, как Ирла его чихвостила пока перевязывала…
— От меня ему тоже достанется, —
— А вот тут интересней, — вздохнул Клод. — Ловин говорит, что искали именно его. У «Воронов» было довольно точное описание внешности и одежды. И первый раз за эти годы стража обратила внимание на заплатку. Правда, не провела параллелей с другими «лоскутниками».
— Это хорошо, — мрачно заметил Ромэр. — В какой связи тогда упомянули заплату?
— Только как деталь одежды Ловина, — уверенно ответил адар. Покосившись на меня, продолжил: — У их командира был при себе футляр с бумагами, подписанными Стратегом. В одном документе, судя по дате, отправленном сюда две недели назад, говорится о темноволосом священнике-арданге, который будет в Аквиле в это время. Имя переврано, но в бумаге Ловина назвали бродягой-богословом…
— Даже так? — вопросительно изогнул бровь Ромэр.
Я помнила, что в среде «лоскутников» Ловина знали как богослова странника. Если бы кто-то из своих предал его, то имя и правильная кличка были бы известны отчиму и страже. И дата настораживала… О том, что Ловин будет в эти дни в Аквиле, не знал даже сам служитель. Предположение озвучила раньше, чем успела прикусить язык и не вмешиваться в разговор мужчин:
— Колдун постарался.
Адар промолчал, вопросительно изогнув бровь, смотрел на меня. Ромэр, обдумывая версию, несколько раз кивнул своим мыслям.
— Да, ты права, — признал он через пару минут. — Другого объяснения я не вижу. Зачем им нужен был Ловин?
— В бумаге говорилось, что он причастен к похищению принцессы, — пожал плечами Клод, будто пояснял очевидное.
— Чудесно, — саркастично хмыкнула Летта. Судя по выражению лица, адали собиралась опять завести разговор о моем отъезде. Ведь Ловин, которым так интересовались «Вороны», должен был сопровождать меня. Но выслушивать уговоры Летты я была в ту ночь не намерена. Ромэр тоже. Это чувствовалось по тому, как он расправил плечи, едва заметно изменился, готовясь дать адали вежливый, но категоричный отпор. Клод посмотрел на меня, снова перевел взгляд на племянника и, положив ладонь на руку жены, миролюбиво предложил:
— Давайте ложиться спать. Время уже позднее.
Заснуть не удалось до самого рассвета. Думала об отчиме, о колдуне, о Ловине. Я была уверена, что лишь ворожбой Нурканни объяснялся интерес «Воронов» к служителю. Но не могла понять, почему из всех новых знакомых маг увидел только Ловина.
Возможно, эта история должна была напугать меня, заставить отказаться от задуманного. Но на деле лишь укрепила мою уверенность в правильности принятого решения. Став регентом, я смогу предотвратить войну в Арданге. И Ромэр не потеряет ни родственников, ни друзей.
Я поняла, насколько сильно Ромэр переживал за Ловина, когда на рассвете услышала, что арданг собирается уходить. Не раздумывая долго, встала, накинула халат и вышла проводить Ромэра.
— Извини, не хотел будить, — ответил он на мое приветствие.
— Я не спала, — просто сказала я. — Ты к Ловину?
— Да, — кивнул он, надевая куртку, и добавил, словно оправдываясь: — Мы росли вместе. Он и Кавдар… они мне как братья.
Удивительно, но, кажется, история с Ловином разрушила столь тщательно возводимую Ромэром стену королевского спокойствия. Последние дни даже создавалось ощущение, что Его Величество не испытывал вообще никаких эмоций, так мастерски он их скрывал. И я была рада вновь увидеть не расчетливого политика, а живого человека, искренне переживающего за своих близких. Хотелось надеяться, что он так же волнуется за меня, ведь по его собственному признанию я стала ему родной. Жаль только, что истинные чувства Ромэр никак не проявлял внешне. Поэтому приходилось довольствоваться отголосками его тепла. Порой я напоминала себе цветок, тянущийся к солнцу, неожиданно выглянувшему из-за тучи. Обидно, что солнечных дней было мало…
— Я понимаю, — постаралась, чтобы голос не выдал горечь. — Передавай от меня привет. Пусть выздоравливает.
— Обязательно, спасибо, — он улыбнулся. Чуть растерянно, немного смущенно. Кивнул мне, будто поклонился, и вышел через кухню во двор. Предосторожность, оказавшаяся напрасной. Если тихо двигающийся засов кухонной двери никого не разбудил, то скрип калитки не остался незамеченным. Слышала, как кто-то из хозяев встал, сделал шаг к окну и снова вернулся в кровать. Я также возвратилась в свою комнатушку, но больше не ложилась.
Ромэр пришел как раз к завтраку. Настроение арданга заметно улучшилось, и его оценка состояния Ловина («Лучше, чем я опасался») мне понравилась.
Случившееся с Ловином повлияло на Ромэра больше, чем он готов был признать. Жестокое напоминание о том, что расставание на несколько дней может стать разлукой навсегда изменила отношение Ромэра ко мне. Король-политик отошел на второй план, дав мне возможность побыть перед отъездом в обществе ставшего родным человека. Я старалась сохранить в памяти каждую минуту. Любовалась теплом улыбки, слушала низкий мелодичный голос, ловила взгляд серо-голубых глаз. Мне казалось, что в эти дни Ромэр из рода Тарлан, второй король Арданга, позволил себе быть просто человеком. Каждая черта характера оттеняла другую, показывая истинный образ моего любимого. Величественного и улыбчивого, гордого и ласкового, доброго и властного, расчетливого, умного и предупредительного.
Я понимала, что чем больше общаюсь с таким Ромэром, тем сложней мне будет его разлюбить. Но в те дни, когда каждая минута отдавала горечью грядущей потери, а сердце радовалось даже одной возможности быть рядом с любимым, мне было все равно. Знала, что от любви мне останутся лишь воспоминания, и хотела, чтобы их было больше…
Семь дней до отъезда.
Новости, переданные Ловином Ромэру, мне не нравились, только лишний раз подтвердили правильность решения. Конфликт между братом и Дор-Марвэном вышел на новый виток. Теперь Брэм играл с огнем.
Первые две недели после Совета Брэм держался с отчимом холодно, но вежливо. Казалось, брат действительно думал, что после его обвинений на заседании Совета ситуация может измениться. Понимаю, Брэм переживал за меня и надеялся получить хоть какую-то ясность, определенность. Надежда не оправдалась, а брат зачастую болезненно реагировал на разочарования и искал возможность испортить жизнь тому, кого считал виноватым. Поэтому у меня возникло ощущение, что брат намеренно провоцировал Дор-Марвэна. Что было крайне опасно, — Стратег всегда мстил тем, кто уязвлял его самолюбие. А советники Брэма по какой-то причине не останавливали брата. Либо не хотели, либо не имели на него достаточного влияния.