Тяжесть короны
Шрифт:
Я хотела бы плакать от бессилия и жалости к себе, но не могла. Не потому, что девушке королевской крови негоже показывать врагам слабость. Причина была другой, — отчим не дал разрешения плакать. Магия, перехватившая контроль над проявлениями моих чувств, над словами, следившая за исполнением желаний Стратега, словно выжигала изнутри, превращая в пустотелую куклу. В душе поднимались злоба и ярость. Меня захлестывали отчаяние и безнадежность, ставшие во стократ сильней, потому что не могли излиться слезами…
И тогда я подумала, Дор-Марвэн зря не позволил Нурканни забрать у меня часть жизненной силы. Лучше умереть, чем так жить.
Ближе к рассвету я приноровилась дышать, хоть казалось,
Снаружи пели птицы, рассеянный тусклый утренний свет просачивался под дверь, когда я услышала, как к дому подъезжают всадники. Села на кровати, расстегнув пару верхних пуговиц блузки с высоким воротником, запрятала медальон. Амулет не хотел, чтобы его видели, не хотел, чтобы я его снимала. И противиться этим приказам чужеродной магии было невозможно.
Конные, остановившиеся рядом с домом, разбудили отчима. Он вскочил с кровати и подошел к входной двери. Распахнув ее, поприветствовал посетителей:
— А вот и Вы, Мартен.
— Доброе утро, Ваша Светлость, — ответил начальник личной охраны регента, заходя в дом. — Господин Нурканни сказал, где Вы находитесь. А еще он сказал, что Вы нашли Ее Высочество.
— Совершенно верно, — в голосе отчима слышалась улыбка триумфатора.
— Поздравляю, Ваша Светлость, — нотки подобострастия в голосе Мартена меня привычно раздражали, как, собственно, и сам мужчина. Невысокий рано облысевший сутулый охранник отчима напоминал падальщика. Сходство подчеркивалось тем, что Мартен вечно был одет в черное. Возможно, поэтому в его присутствии мне всегда становилось не по себе.
— Здесь нужно будет прибрать, — приближаясь к двери в комнатушку, спокойно, словно говорил не о трупах, а о разбитом кувшине, велел Стратег.
— Разумеется, — с готовностью откликнулся Мартен и с любопытством спросил: — Барону Альберу сообщить, что его сын погиб при исполнении задания?
— Нет, я сам скажу при случае.
В приоткрытую регентом дверь увидела, как Мартен замер в поклоне перед своим господином.
— Доброе утро, Нэйла, — лучезарно улыбнулся мне Стратег.
— Доброе утро, отец, — радостный взгляд, губы кривит улыбка. Медальон отлично справлялся со своей задачей делать Дор-Марвэна счастливым, создавая иллюзию благополучия.
— Сейчас мы поедем домой, — жестом приглашая меня выйти из комнатушки, мягко продолжил Стратег.
Я подчинилась, с ужасом осознавая, что противодействовать амулету не могу вовсе. Подойдя к отчиму, увидела Ласса, сидевшего в луже крови у самого порога моей комнаты. Бледное лицо, остекленевшие глаза, полные ужаса и боли. В нескольких шагах от него лежал Альбер, глядевший на меня таким же взглядом. Рядом с ним у самой кромки еще одной лужи крови стояли двое спутников Мартена. В комнате было смрадно, под взглядами трупов холодело сердце, а трое стервятников невозмутимо стояли рядом с убийцей, спокойно проспавшим ночь в одной комнате со своими жертвами. Для этих четверых жуткая картина была привычной. Стратег, на одежде и обуви которого я теперь заметила брызги крови, как ни в чем не бывало, предложил:
— Если хочешь, можем сперва позавтракать.
У меня и так дрожали руки, колотилось сердце, а перед глазами плыла подозрительная мутная пелена. А слова отчима буквально выбили почву из-под ног. Мир закачался, и если бы Стратег меня не подхватил, упала бы в лужу крови Ласса. Отчим без разговоров, одним движением поднял меня и вынес на улицу.
— Прости, я забыл, что ты такая ранимая, — шепотом каялся он, усаживая меня на землю рядом с домом. Я прижималась спиной к влажной от росы штукатурке и пыталась выровнять дыхание. Удалось, спустя несколько минут. За это время отчим успел раз десять извиниться за то, что не подумал оградить меня от вида крови. Будто бы от этого исчез из моей памяти сам факт убийства.
— Давайте поскорей поедем, — попросила я, наблюдая, как подручные Мартена обшаривают седельные сумки убитых.
Стратег кивнул, поцеловал меня в лоб и, шепнув «Умница», отошел к стервятникам. Деловой серьезный тон, короткие приказы, кивки Мартена. Охрана регента подготовила коней к дороге, но в Ольфенбах Стратега и меня сопровождал только сам Мартен. Двое его подручных остались наводить в доме порядок. Я же старалась не думать о том, что эта формулировка обозначает захоронение убитых.
31
Ольфенбах… Родной город, окаймленный серой лентой реки, казался сонным в лучах недавно взошедшего солнца. Стража на воротах меня, конечно же, узнала. Солдаты искренне радовались моему появлению, поздравляли с возвращением. Я мило улыбалась и благодарила за теплые слова. Почти не удивилась решению отчима поддержать беседу и поощрить интерес стражников. Дор-Марвэну всегда исключительно важно было знать отношение народа к себе и мнение простых воинов в частности. Поэтому у ворот мы задержались надолго. Отчим рассказывал, что лишь ценой неимоверных усилий его доверенным людям удалось выяснить, где меня держали коварные похитители. Освобождение и сопровождение невинной девушки в Ольфенбах было сопряжено с такими опасностями, что некоторые из людей Стратега поплатились жизнью. Но принцесса спасена, это ли не повод для празднования?
Воины слушали, затаив дыхание и чуть ли не разинув рты от восхищения. Что же, я не могу их винить, регент всегда был хорошим рассказчиком.
Но если бы стражники знали его так же хорошо, как и я, почувствовали бы неуверенность. То, что отчим обходил стороной любой намек даже на направление, в котором меня увезли мнимые похитители, а тем более на личности лицемерных заговорщиков, наводило на одну интересную мысль. Стратег еще не определился с тем, кого обвинит в похищении. И это было очень странно. Дор-Марвэн обычно быстро просчитывал варианты и принимал решение. Его неспособность определить наиболее выгодного для себя врага в выигрышной ситуации настораживала. Я не могла предположить, что, имея в запасе целую ночь для раздумий, Дор-Марвэн не выбрал того из оппонентов, обезвреживание которого принесло бы наибольшую пользу регенту. Такое поведение отчима удивляло, ведь ощущение, будто Стратег постарается подставить под удар сразу нескольких, не возникало. В каждом жесте отчима чувствовалась неуверенность, намеки на растерянность, заметные только тем, кто достаточно близко знал этого человека. Мое положение скромной добродетельной девы, спасенной героем из плена чудовищ, позволяло не участвовать в разговоре и замечать многое. Отчим волновался, улыбался чуть больше обычного, теребил в левой руке повод… Дор-Марвэн был в нерешительности, что подтверждал и медальон, передававший мне чувства регента.