Тяжесть тени
Шрифт:
– Это когда я сыт, а когда голоден – треглодит, питекантроп, а сегодня вообще двадцатипятикантроп.
– Вы – болтун. Нет, чтобы поинтересничать, даме голову заморочить, томность напустить.
– Не могу! – признался Лиховидов – Я в момент принятия пищи оживляюсь очень. И предуведомляю, если у меня в глазах томность – значит, есть хочу – умираю!
Затем были кофе и мороженое, пока в опустевшем зале этого пункта питания звучно и традиционно именуемого Кафе «Уют», не появились две тетки в черных халатах и не начали, крикливо переговариваясь, с грохотом громоздить перевернутые стулья на столы, разливать воду из ведер и шлепать швабрами. На полутемной эстраде, где барабаны и окна отражались в полированном боку рояля, появился
– Закрыто! Санитарный час! Закрыто!
Пункт питания превращался в вечерний ресторан, в который по странному неписаному закону ,можно было попробовать попасть только после шести вечера. Остаться же сейчас в зале, чтобы потом скоротать здесь вечер было почему-то невозможно. При дефиците развлечений в городе по вечерам сюда выстраивались очереди.
2.
Город, в который офицерская судьба забросили леночкиного отца, а вот теперь и капитана Лиховидова, был, одновременно, и старым, и новым. Упоминался он с шестнадцатого века, как некий посад или погост, но бурно стал развиваться с недавнего времени, с началом строительства гиганта химии, на берегах широкой и тихой реки, делившей город, очень наглядно, на старую и новую часть. На правом берегу тянулись дощатые заборы, сквозь зелень палисадников проглядывали облупленные колонны провинциального купеческого ампира, лаяли псы и даже пели петухи. Еще недавно чуть не в каждом дворе держали коров, но устремленность страны к вершинам коммунизма и движение к нему сажанными шагами пятилеток оказалось коровам не под силу. Они отстали и остались в прошлом городка, изведенные надлежащими мерами хрущевских реформ. Правда, вместе с ними отстало и молоко, и все что из него производили и чем когда то во всем мире был прославлен город, с шестнадцатого века не имевший никаких географических достоинств, кроме, ныне затопленных водохранилищем заливных лугов, и поставлявшего прежде в Голландию скоромное, то бишь сливочное масло, которое оттуда возвращалось в Россию неизменным, но в иной упаковке, с наименованием «голландское» и, разумеется, по иной цене.
Сейчас те времена остались в далеком прошлом, о чем свидетельствовали многочасовые очереди у молочных бочек изредка наезжавших в город из дальних совхозов, и казенное молоко, для маленьких детей, которое почему –то выдавали по аптечным рецептам.
На левом же берегу, как вставная челюсть пенсионера сияли белизной изыски крупноблочной панельной архитектуры. Там гуляли лихие степные ветра и срывали с верёвок белье, сушившееся на лоджиях. Но город приспосабливался. Благоустраивался. Лоджии стремительно застеклялись, а окрашенные в различные веселенькие цвета рамы, придавали строгим высотным домам провинциальную пестроту.
Каждую весну толпы горожан шли, как на рытье окопов, сажать деревья и кусты, мечтая превратить город в зеленый оазис. Однако, растительный мир не принимал ударных плановых темпов прироста листвы и древесины, и рос помаленьку. Деревья частично вымерзали, поскольку зимы в здешних краях были не шуточные, а кусты давали приют целым облакам комаров, которые вослед за бывшими колхозниками переселялись в новостройки, постепенно эволюционируя в новый вид – "комар подвальный" и прекрасно чувствуя себя даже зимой, доставая горожан в их малогабаритных квартирах. На улицах комары отсутствовали даже в самые комариные месяцы, их выдували ветра, потому что основная часть города была лысой и пустынной.
В старой части – сирень и одичавшие сады валили ветхий штакетник палисадников, в новостройках веселый ветерок завивал пыль и мусор, между коробками домов и железными мусорными баками, стоявшими уверенно и открыто, не в укромных помоечных местах, а около тротуаров, где их было удобно опорожнять мусороуборочными машинами.
Но в городе был парк. Роскошный! Старинный! Заложенный чуть ли не в том же шестнадцатом веке и превращенный при Петре первом в парк регулярный, но потом опять одичавший. Запущенный, темный с дерновыми скамейками, беседками каслинского литья, раковинами летних эстрад и колесами аттракционов, которые при всем своем визге и шуме не могли нарушить парковый тишины и помешать уединению.
Он лежал на огромном острове посреди реки. Там по выходным и праздничным дням прогуливался весь город. Все свидания, объяснения и выяснение отношений происходили там ежедневно. Именно в парк, независимо от желания, попадали все жители в свободные вечера при хорошей погоде, поскольку иных мест отдыха не было, а город для гуляний, развлечений и прочего не трудового времяпрепровождения, не был приспособлен.
Лиховидов и Леночка были здесь уже два раза и успели надышаться в парке ароматами осени, насидеться на стволах нависших над прудами огромных ив, набродиться по аллеям среди начинающих желтеть столетних кленов. За эти два вечера Леночку не оставляло ощущение вернувшейся юности. Виноват был парк, который помнил ее шестнадцатилетней, белом фартуке, томиком стихов в руке. Он хранил ожидание счастья, которым наполнена каждая юность и вот теперь, наверно, возвращал ей его. Это счастливое состояние, конечно же, пробуждал шедший рядом капитан – веселый, остроумный и, как мечталось ей, влюбленный…
– Хотя какая там любовь, – останавливала она себя, мне через год – тридцать! Так не бывает.
Но парк утешал шелестом листвы – «бывает». Ей – тридцать, ему тридцать четыре, и теперь все глубже, серьезнее и для нее и для капитана, который события не торопит и тоже наслаждается каждым мгновением. И ей хотелось не только возвращения в парк, но возвращения в юность, когда все хорошее было еще впереди. И она была уверена, что они идут в парк, настолько, что даже не заметила как оказались они не на тенистых аллеях, а в самых босых, провонявших мокрым кирпичом и цементом новостроенных кварталах.
– Куда это мы идем – спросила Леночка , перебираясь по кирпичикам и доскам через очередную непролазную лужу.
– Не знаю ! – с готовностью отрапортовал капитан. – Мне вообще непонятно как мы в это кругосветное путешествие забрели…
– Что – то оно затянулось.
– Так ведь кругосветное.
Они оказались на улице, которая по наметкам градостроителей, со временем должна была стать центральной. Здесь нижние тажи сияли огромными стеклами витрин, в которых отражалась такая изрытая улица словно тут несколько лет держался передний край обороны. Зато в витринах был в разнообразии представлен многоразличный ассортимент и даже импорт, ради которого сюда наезжали целые табуны личных автомобилей и хотя дефицитные вещи продавались только по предъявлению паспорта с пропиской и отметкой работы на химкомбинате, никто пустым отсюда не уезжал.
– Я все – таки хотела бы знать куда мы идем.
– И нам бы желательно! Камо мы, так сказать, грядеши?
– Хотелось бы поточнее . И всю программу.
– Программа блещет оригинальностью и разнообразием… – сказал капитан, – К себе я вас пригласить не могу. Общага нам не по возрасту, не почину и город мы – провинциальный… Жилплощадь мне обещают. Вы – первая гостья. Остается кино?
Где идет завлекательный фильм «Вожди Атлантиды».
– Увольте! Я уже сподобилась! Это второй раз можно только под наркозом.
– Что делать? – как спрашивал товарищ Чернышевский. – Что мне делать в воскресенье – не могу никак решить – пропел капитан.
Но Леночке показалось, что в нем появилась какая то нервозная торопливость. Он вертел головой, оглядывался по сторонам, будто искал что-то или кого –то .
– Что делать? Здесь живет моя закадычная подруга Ритаттуля – айда к ней! – решительно сказала Леночка. – Покупаем конфет и пойдем в гости кофе пить…
– Неудобно.
– Конечно. А куда мне вас девать?