Тысяча и один день (сборник)
Шрифт:
Нет, это не с похмелья. Это просто утренняя тупость, к завтраку пройдет. Спросонья шиза, затем тупость, нормально. Правильная, проверенная последовательность состояний. Положа сердце на руку... то есть тьфу, ацтекский жрец какой-то... положа руку на сердце, признаемся, что это в порядке вещей, пренебрежем и станем уверенно смотреть в будущее. По утренней тупости оно в самый раз.
Я еще жив.
Я жив...
Уже которое утро подряд я взбадриваю себя этой простенькой формулой самовнушения: я жив, я намерен жить и далее, мое главное дело впереди, я сокрррушу любого, кто помешает...
Тоже шиза, но полезная. От нее не так скоро сойдешь с ума.
– Я еще жив, – говорю я вслух.
Между койкой и потолком полтора метра, и от стены до стены – тоже полтора. Вот в длину моя каюта достигает трех метров с сантиметрами. Это немало, и клаустрофобией я пока не страдаю. А тумбочки у меня нет, как и столика. Нет и шкафов, я не Марджори. Много ли личных вещей у эксмена? Одежда на вешалке, часы в кармане, ботинки на полу. Бритва, бумажное полотенце и зубная щетка – на специальной полке, а жидкое мыло в общей туалетной комнате, на весь жилой сектор один флакон с дозатором.
Еще на стене – карандашная таблица с косыми крестиками, никак не дойдут руки ее стереть. Это я поначалу считал дни, начав отсчет с тысяча первого до гибели Земли – дня нашего договора с Иолантой. Потом бросил.
Надо вставать, не то в уборную успеет выстроиться очередь.
Хорошая у меня каюта. Не самая просторная из всех, но, по крайней мере, не общий кубрик с трехъярусными нарами, где поутру не продохнуть. Далеко не все командиры эскадрилий имеют личные апартаменты, а я имею, хотя всего-навсего командир звена, причем неполного: в нем по-прежнему только я да Джо Хартрайт. Позавчера в ответ на мое предложение Мбога, сверкая белками, полчаса оживленно болботал на невыразимой смеси интерлинга и котоко, а я понял только то, что он обещает подумать и дать ответ сегодня. Очень кстати.
Ибо сегодня прилетает Присцилла О’Нил. Ее знаменитый корвет «Магдалена» должен быть уже на подходе к Ананке. Вот почему мирный светляк ночника померещился мне спросонья тревожным сигналом! Ее превосходительству госпоже адмиралу очень не понравится, что главное по сути подразделение эскадры недоукомплектовано, и она, вставив Марджори здоровенного фитиля за бездеятельность, немедленно доукомплектует мое звено по своему разумению. Как будто мне все равно, кому выпадет прикрывать мой абордаж! Как будто я могу безоглядно положиться на каждого!
Но ей-то что за дело.
Значит, так. Оправиться, умыться и первым делом, еще до завтрака, найти Мбогу и вытрясти из него окончательный ответ.
Ну и иди.
Ну и пошел.
Вход в Вязкий мир – как обычно. Утренняя разминка. Тридцать три шага до уборной – это в нормальном мире, по коридору с двумя поворотами. Телепортацией можно спрямить путь до двадцати восьми шагов, но шаг в Вязком мире короче, так что придется отсчитать все полсотни, разумеется, если не отклоняться от вектора. Вообще-то я могу выписать в лиловом клейстере траекторию любой сложности и вынырнуть именно там, где хочу, – лишь бы хватило дыхания, а топография этой части базы мне хорошо известна, не заблужусь, – но время серьезных тренировок давно прошло. Разминка – другое дело. Вот сейчас я прохожу наискось сквозь стену гальюна и уже могу заранее начать расстегивать штаны, чтобы очутиться перед писсуаром в полной боевой готовности...
Так и делаю.
Хлопок воздуха пугает Илью Лучкина – бедняга даже отскакивает со своей шваброй, едва не теряя контакта с металлическим полом. Ах да, сегодня же четное число, его трудовые будни. А по нечетным гальюны драит Шпонька, и, кажется, завтра кончается его наказание.
Ничего не скажешь, пол чист, пахнет дезинфекцией, а жерла клоак исправно гудят, засасывая воздух на манер пылесоса, – иначе при здешней силе тяжести не оберешься проблем с санитарией. Надо бы для порядка указать Лучкину на какое-нибудь пятно, но придраться к чему-либо не так просто, выдраено на совесть. Неужели таки драил сам?
Похоже на то, хотя и странно. Кроме него, а теперь еще и меня, в уборной никого, хотя обычно в это время не протолкнешься.
– Работаешь? – задаю я на редкость оригинальный вопрос. Надо же что-то сказать, а после очевидного ответа добавить «ну-ну» для полного комплекта начальственной глупости.
– Отбываю наказание, – сдержанно отвечает Лучкин. В глаза мне он не смотрит.
– Ну-ну.
Судя по всему, педагогическая мера дивно подействовала. Может, изменить ему наказание с бессрочной чистки сортиров на долгосрочную? Секунду или две я размышляю на эту тему, потом до меня доходит главное: никакой долгосрочности, а тем более бессрочности, не будет, до контакта Ананке с барьером осталось чуть более трех суток. Потому-то и прилетает Присцилла О’Нил, госпожа главнокомандующая – личный, так сказать, осмотр позиции перед сражением и накручивание хвостов всем, кому ни попадя. Любопытно знать, останется ли она посмотреть издали, как будет развиваться «Эгида» и как мы будем гореть, – или заблаговременно смоется на Цереру?
Хм. Мне-то что за дело? Я не комендант базы и не вице-адмирал космофлота, чтобы трепыхаться перед прибытием начальства, на начальство мне вирусно начхать. Пусть Марджори трепыхается – она, кстати, это и делает, уже вторую ночь не требовала меня к себе...
Повернувшись к клоаке, я намереваюсь заняться тем главным, ради чего сюда пришел, наконец-то начиная мало-помалу соображать, что небывалая пустота в уборной сразу после общего подъема, а главное, образцово-показательный вид Лучкина – не просто так.
Я даже почти успеваю насторожиться.
Поздно.
Удар. Рукояткой швабры, наверное. В затылок.
Вспышка. Тьма.
Никогда не поворачивайся к хищнику спиной.
Никогда не считай безопасным того, кто хоть раз показал зубки. Если ты не один, никогда не расслабляйся. Считай опасным каждого, кто многократно не доказал обратное. Не верь, не бойся, не проси. Главное – не верь.
Я поверил.
Мне следовало раздавить гаденыша еще тогда, когда он кинулся на меня с отверткой. Ничего бы мне за это не было, тем более что не составило бы труда изобразить несчастный случай – не в меру горячий парень сам споткнулся, сам напоролся шеей на свой инструмент, списание в естественную убыль по окончании краткого разбирательства, грозный приказ коменданта о всяческом соблюдении техники безопасности и недопущении подобного впредь... Нет, не захотел... Вернее, мне даже в голову такое не пришло – как будто гиену проще научить мирно жевать траву, нежели убить! Идеалист, гладиатор, образцово-показательный благородный боец из шоу Мамы Клавы...
Там мы действовали наоборот: добавляли публике в кровь адреналина, изображая свирепых человекоподобных зверей, напоказ убивали друг друга и обычно оставались живы. Часто даже здоровы. Искусственная ярость, фальшивые увечья, липовый хруст позвонков... Может, оттого-то мне и нравилось работать в «Смертельной схватке», что она нисколько не похожа на жизнь? В реальности все грубее и проще. Публика глупа: настоящий хищник – не тот, кто рычит и пугает, а тот, кто выбирает момент и бьет наверняка.