Тысяча и одна ночь князя Таврического и его смерть (Браки Романовых)
Шрифт:
Там болезнь то ненамного отпускала его, то снова усиливалась. 27 сентября за три дня до своего дня рождения, Потемкин причастился, ожидая скорую смерть, но судьбе было угодно ниспосылать больному еще несколько мучительных дней. И даже в эти последние дни он категорически отказывался от каких-либо лекарств и только подолгу молился.
30 сентября ему исполнилось 52 года, а еще через пять дней велел он везти себя в новый город - Николаев, взяв с собою любимую племянницу, графиню Браницкую, и неизменного Попова. В дороге стало ему совсем плохо. В ночь на 6 октября 1791 года больного вынесли из кареты, постелили возле дороги, прямо в степи, ковер и положили под открытым небом, с иконой Богородицы в руках.
Он
Графиня Браницкая, закричав, бросилась ему на грудь, и старалась дыханием согреть его похолодевшие губы...
..."Банкир Зюдерланд (Сутерленд), обедавший с князем Потемкиным в день отъезда, умер в Петербурге, в тот же день, тот же час, чувствуя такую же тоску, как князь Потемкин чувствовал, умирая среди степи, ехавши из Ясс в Николаев..., как все утверждают ему был дан Зубовым медленно умерщвляющий яд", - писал всеведущий Александр Тургенев.
* * *
Смерть Потемкина произвела на Екатерину страшное впечатление. Узнав об этом, императрица писала Гримму: "Мой ученик, мой друг, можно сказать, мой идол, князь Потемкин-Таврический умер в Молдавии... Вы не можете представить, как я огорчена. Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца; цели его всегда были направлены к великому. Он был человеколюбив, очень сведущ и крайне любезен. В голове его непрерывно возникали новые мысли; какой он был мастер острить, как умел сказать словцо кстати. В эту войну он выказал поразительные военные дарования: везде была ему удача; и на суше и на море. Им никто не управлял, но сам он удивительно умел управлять другими. Одним словом, он был государственный человек: умел дать хороший совет, умел его и выполнить. Его привязанность и усердие ко мне доходили до страсти; он всегда сердился и бранил меня, если по его мнению дело было сделано не так, как следовало. С летами, благодаря опытности, он исправился от многих своих недостатков. Когда он приезжал сюда три месяца тому назад, я говорила генералу Зубову, что меня пугает эта перемена, и что в нем незаметно более прежних его недостатков, и вот, к несчастью, мои опасения оказались пророчеством. Но в нем были качества, встречающиеся крайне редко, и отличающие его между всеми другими людьми: у него был смелый ум, смелая душа, смелое сердце. Благодаря этому, мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на тех, кто меньше нас смыслил. По моему мнению, Потемкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать".
Историк Евгений Карнович заметил не без оснований, что "как бы ни были велики заслуги Потемкина перед Россиею, но все же приходится сказать, что никто из обыкновенных смертных не обошелся ей так дорого, как великолепный князь Тавриды". Только за первые два года - с начала своего фавора до появления Завадского Потемкин получил от императрицы 9 миллионов рублей и 37 тысяч душ.
Существует несколько версий того, во что обошлись России фавориты Екатерины. Однако, отбрасывая крайности разных исследователей, можно сойтись на том, что по нисходящей эти расходы в среднем выглядели примерно так:
1. Потемкин - 50 миллионов рублей.
2. Все братья Орловы - 17 миллионов.
3. Ланской - 7260 тысяч.
4. Братья Зубовы - 3500 тысяч.
5. Зорич - 1420 тысяч.
6. Завадовский - 1380 тысяч.
7. Васильчиков - 1100 тысяч.
8. Корсаков - 920 тысяч.
9. Мамонов - 880 тысяч.
10. Ермолов - 550 тысяч.
Причем здесь не учитывались другие их доходы - с имений, с коммерческой деятельности, их должностные оклады и др. Здесь приведены лишь траты императрицы на десять наиболее дорогих галантов, хотя, как мы знаем, их было гораздо больше.
И хотя
* * *
Врачи, произведя вскрытие, обнаружили необычайно сильное разлитие желчи, которая обволокла многие органы, успев в некоторых местах даже затвердеть. Все это приписали они тому, что князь отказался от лечения, не принимал лекарств и делал все, чтобы погубить себя: ел во время болезни жирную пищу, обливался холодной водой, и вместо того, чтобы спокойно лежать в постели, переезжал из одного места в другое, по тряским дорогам, при жаре и сквозняках.
Забальзамировав Потемкина, его похоронили 23 ноября 1791 года в Херсоне, в подпольном склепе церкви Святой Екатерины, не предавая земле, а оставив гроб на пьедестале.
Так он и стоял под богато украшенной драгоценными камнями иконой Спасителя, которой Екатерина II благословила его в 1774 году на Новороссийское генерал-губернаторство, но через два года племянник покойного граф Александр Самойлов, ссылаясь на права наследника, отобрал икону, а после смерти Екатерины, по приказу Павла, гроб опустили в землю, в том же склепе, где он и стоял, а вход в склеп замуровали кирпичами.
По его же приказу снесли и памятник Потемкину, поставленный указом Екатерины, однако же ненадолго, - как только на престоле оказался Александр, памятник вновь был воздвигнут, причем сильнее других и громче других ратовал за его восстановление граф Александр Самойлов.
Юность Великих князей.
Гатчина и Павловск
После смерти Потемкина влияние Зубова при дворе усилилось, как никогда ранее и он стал, безусловно, первым вельможей Империи.
Этому способствовало прежде всего то, что он начал претендовать на особую роль в семье Екатерины, разделяя ее недоброжелательство к Павлу и его жене, и всячески подыгрывая в сугубых ее симпатиях к любимцу Александру.
А как раз в это время Александр из ребенка превращался в юношу и Екатерина уделяла массу времени и сил для того, чтобы сделать из старшего внука достойного наследника российского престола.
Екатерина сама написала для Александра и Константина несколько книг и подобрала прекрасный ансамбль учителей и педагогов, способных дать Великим князьям разнообразные научные познания, а также воспитать в них нравственность и чувство гражданской ответственности.
Первую скрипку в этом превосходном ансамбле, несомненно, играл высокоталантливый и широко образованный республиканец и либерал, швейцарский гражданин Фредерик Сезар де Лагарп. Он оказал исключительно сильное влияние на Александра, воспитывая в нем чувства справедливости, вольнолюбия и братской любви к ближним, и сохранил это влияние на протяжении всей его жизни.
В 1814 году, в Париже, император Александр I сказал: "Никто более Лагарпа не имел влияния на мой образ мыслей. Не было бы Лагарпа, не было бы Александра". Юный Александр отвечал Лагарпу искренностью и доверием. Вот как оценивал самого себя Александр в письме к Лагарпу, когда исполнилось ему тринадцать лет:
"Вместо того, чтобы себя поощрять и удваивать старания воспользоваться остающимися мне годами учения, я день ото дня становлюсь все более нерадив, и с каждым днем все более приближаюсь ко мне подобным, которые безумно считают себя совершенствами потому только, что они принцы. Полный самолюбия и лишенный соревнования, я чрезвычайно нечувствителен ко всему, что не задевает прямо самолюбия. Эгоист, лишь бы мне ни в чем не было недостатка, мне мало дела до других. Тщеславен, мне бы хотелось выказываться и блистать на счет ближнего... Тринадцати лет я такой же ребенок, как в восемь, и чем более я расту, тем более приближаюсь к нулю. Что из меня будет? Ничего..."