Тысяча миль в поисках души
Шрифт:
Мы уходили с «парти» последними, но перед этим, засучив рукава, помогали хозяйке навести порядок на кухне. Этим мы как бы закрепляли на будущее нашу дружбу с хозяевами дома. Такой уж здесь обычай. Если хозяйка надела на тебя свой фартук — считай, что ты друг дома.
Посвящается Марку Твену [12]
…Шел седьмой день нашего автопробега по Соединенным Штатам. Впереди лежал штат Миссури. Прерии не выпускали нас из своих объятий.
12
Очерк написан в соавторстве с И. Шатуновским.
Под автомобильным мостом осталась черная, клокочущая вода Миссисипи, в густой зелени деревьев промелькнул высокий берег, и мы въехали в Ганнибал — город нашего детства.
Нет, мы не оговорились, назвав Ганнибал городом нашего детства. В этих местах провел свои мальчишеские годы Сэм Клеменс, ставший впоследствии знаменитым писателем Марком Твеном, который описал этот город и подружил ребят всего мира с отважным Томом Сойером, с преданным Гекльберри Финном, с девочкой Бекки Тэчер, у которой были золотистые волосы, заплетенные в две длинные косички.
Сколько раз вместе с Томом и Геком мы мысленно сбегали узкими улицами к берегу великой реки, жили пиратами на необитаемом острове, выслеживали злодея Индейца Джо, который замыслил убить добрую вдову миссис Дуглас…
Было раннее хмурое утро.
Мы вышли из машины и огляделись.
Покрытые лесом холмы подступали к деревянному двухэтажному домику Марка Твена. На его зеленой черепичной крыше торчала телевизионная антенна.
Рядом — музей. Такое же двухэтажное здание, только сложенное из крупного серого камня. Музей был построен в 1937 году, через два года после того, как в Ганнибале побывали авторы «Одноэтажной Америки»…
Тротуар из красного кирпича. Зеленый плющ на фасаде музея. Белый дощатый забор с пятнами облупившейся краски, наверное, тот самый, который тетушка Полли заставляла Тома красить. За забором — красные розы. Чугунная доска извещает о том, что цветник разбит в память богатого мецената, построившего музей.
Неподалеку дымят две трубы электростанции. С другой стороны — Кардиффский холм, где когда-то стоял домик миссис Холлидей, выведенной в «Приключениях Тома Сойера» под именем вдовы Дуглас. По ночам вдова ставила на подоконник керосиновую лампу, свет которой служил ориентиром для лоцманов, ведущих пароходы по Миссисипи. Теперь на этом месте стоит белая башня маяка.
Из домика Марка Твена вышла старушка, очень похожая на тетю Полли. Старушка взглянула поверх своих очков, и нам показалось, что она вот-вот крикнет на весь двор:
— Куда же он запропастился, этот мальчишка? Том!
Но старушка приветливо махнула нам рукой и сказала:
— Сюда, сюда!
Музей был еще закрыт, но миссис Андерсен распахнула перед нами дверь:
— Заходите, пожалуйста! Ведь вы из России? Мистер Винклер сейчас придет. Ему уже сообщили по телефону, что вы едете.
Имя мистера Винклера нам совершенно ничего не говорило. К тому же мы просто не представляли себе, кто мог предупредить его о нашем приезде. Предположив, однако, что все в дальнейшем прояснится, мы не стали удивляться вслух и перешагнули порог музея. В комнате мы достали из портфеля томик Марка Твена, изданный в Москве:
— Это наш подарок!
Лицо миссис Андерсен озарилось неподдельной радостью.
— Спасибо, спасибо! — воскликнула она. — Мистер Винклер будет вам очень признателен. Он обязательно положит эту книгу под стекло.
Она показала рукой на витрину, где лежали «Томы Сойеры» на французском, немецком, турецком, испанском, польском, арабском и многих других языках.
В музее было много памятных экспонатов. Неподалеку от низкого беленького столика, за которым и был написан «Том Сойер», стояла пишущая машинка — прабабушка «ундервудов».
— Когда у Марка Твена спрашивали, как ему удается писать такие замечательные книги, — сказала миссис Андерсен, — он отвечал, что у него есть специальный печатающий станок (тогда пишущие машинки только появились). Многие принимали шутку всерьез. Какому-то господину даже удалось выпросить у Марка Твена пишущую машинку. Как известно, второго Твена так и не появилось, а писателю пришлось покупать себе новую машинку.
Миссис Андерсен подошла к громоздкому музыкальному инструменту — помесь фортепьяно с органом — и сказала:
— На этом инструменте любила играть дочь писателя — Джин. Когда она умерла, отец, уже седой старик, часами простаивал у инструмента, как будто он снова слышал игру любимой дочери.
Мало кто знает, сколько трагических моментов было в жизни Марка Твена, — с грустью продолжала старушка. — Ведь он похоронил единственного сына, жену, двух дочерей. Вот посмотрите, это посмертная гипсовая маска сына, который умер, когда ему еще не было двух лет.
…Когда мы подъезжали к Ганнибалу, то старались представить себе, как будет выглядеть первый мальчик, который встретится нам в городе Тома Сойера. И вот дверь распахнулась, и в музей влетел белокурый мальчуган. На нем была яркая желтая кофта и синие бархатные штанишки выше колен. Оглашая зал счастливым смехом, он стал крутить огромное рулевое колесо, снятое с речного парохода, на котором плавал матросом будущий писатель.
Миссис Андерсен ласково взглянула на мальчика:
— Конечно, в гостях у Марка Твена ребенок может играть, как ему хочется. Ведь и сам Марк Твен был большим выдумщиком на игры. Об этом рассказывал мне мой дедушка, который дружил с ним в детстве.
На одной из стен мы увидели фотографию писателя, сделанную в 1902 году, когда он приезжал в Ганнибал последний раз в своей жизни. Твен стоит у распахнутых дверей домика. Красивая седая голова, белоснежные лохматые брови, белые пушистые усы. Руки засунуты в карманы белого пиджака. Писатель тогда говорил, что каждый раз, когда он приезжает в Ганнибал, ему кажется, что домик становится все ниже и меньше.
— Боюсь, — шутил он, — что если я буду приезжать сюда чаще, домик уменьшится до размера кукольного.