Тысяча миль в поисках души
Шрифт:
Мы подняли капот мотора (в Америке это дорожный сигнал бедствия) и, трясясь от холода, встали на обочине.
Нам пришли на память строки из «Одноэтажной Америки», где писатели рассказывали, как их машина едва не угодила в канаву. «Все автомобилисты, проезжавшие в это время мимо нас, останавливались и спрашивали, не нужна ли помощь, — писали Ильф и Петров. — Вообще спасители набросились на нас, как коршуны. Ежесекундно скрипели тормоза, и новый проезжий предлагал свои услуги».
Степь быстро темнела. Ветер шелестел стеблями обломанной кукурузы. С грохотом проносились мимо могучие грузовики размером с пульмановский вагон. Напрасно мы простирали к ним руки. Никто не останавливался.
Москвич иронически посмеивался. Вашингтонец чувствовал себя уязвленным и обманутым. Ему очень хотелось, чтобы американцы остановились и доказали скептически настроенному Москвичу, что за прошедшие тридцать пять лет они не утратили благородных черт своего характера. Стуча зубами от холода, Вашингтонец принялся рассказывать, как однажды у него в машине что-то испортилось и как американец, ехавший в противоположную сторону, узнав о беде, развернулся, посадил Вашингтонца к себе в машину и отвез его в город, хотя самому ему нужно было ехать в противоположную сторону. В городе американец разыскал автомеханика, хотя было воскресенье, и сделать это было нелегко, и покинул Вашингтонца только тогда, когда убедился, что механик готов ехать к оставленной на дороге машине.
Но вот сейчас американцы почему-то не останавливались и не набрасывались на нас, как коршуны.
Постояв минут двадцать, мы уныло побрели к фермерскому домику, крыша которого виднелась за кукурузным полем.
За деревянной загородкой шумно вздыхали коровы. Пахло парным молоком. Черный волкодав натянул цепь, захрипел, задохнулся от ярости, обнажив навстречу нам свои клыки.
Мы долго стучали в дверь, пока за ней не послышалось шлепанье босых ног. Мы объяснили в приоткрывшуюся щелку, кто мы и чего хотим. А хотели мы, чтобы хозяин одолжил нам свой домкрат.
— Русские? — переспросил хозяин. — Из Советского Союза?
Еще немножко помешкав, он все-таки решил открыть нам дверь. Перед нами стоял старик.
— Входите, — пригласил он, — а то ведь стужа-то какая.
Оказывается, мы его разбудили. Дома были он да маленькая внучка. Одной рукой она держалась за штанину деда, а другой прижимала к себе плюшевого зайца с оторванным ухом. Неожиданно зазвонил телефон, висящий на стене. Старик снял трубку и, казалось, забыл о нас. Начался длинный телефонный разговор о закупочных ценах, которые падают, о каких-то долгах банку, которые растут, о том, что жизнь становится тяжелее с каждым годом. Правда, окончился разговор, как и полагается в Америке, на оптимистической ноте.
— Не принимай, парень, близко к сердцу! — бодро крикнул в трубку старик.
Потом он позвонил какому-то Бобу и попросил его приехать и помочь нам. Свой домкрат он нам не предложил.
— Значит, прямо из Советского Союза? — обратился фермер к Москвичу, повесив трубку. — Вы, я вижу, люди образованные. Как вы думаете, война будет или нет?
— Вам что, войны во Вьетнаме мало? — засмеялся Москвич.
— Она у меня вот где, — провел ребром ладони по горлу старик. — Видите, сколько их у меня.
Он показал на стену комнаты. Почти всю ее занимали портреты его детей: семь сыновей и пять дочерей.
— Вот этого зовут Том, а вот этого — Гек, — тыкал от пальцем в портреты в верхнем ряду галереи. — Близнецы. И обоим скоро идти в армию.
Он погладил внучку по голове и печально вздохнул:
— Эх, дети, дети! В плохое время вы прощаетесь с детством…
Со стороны дороги послышались гудки автомобиля. Приехал наш спаситель. Он оказался парнишкой лет шестнадцати-семнадцати. Не сказав ни слова, он обошел вокруг нашей машины, задумчиво посвистел и принялся за работу.
Через несколько минут он уже вытирал руки тряпкой, которую извлек из багажника своего «пикапа».
— С вас два доллара.
Это были его первые слова, с которыми он обратился к нам.
Мы хотели дать ему три доллара, но он твердо сказал:
— Здесь было работы ровно на два доллара.
Вашингтонец протянул ему пачку сигарет. Парнишка осторожно вытянул одну и вежливо поблагодарил.
— Почему никто не останавливался, чтобы помочь нам? — спросил у него Вашингтонец.
— Боялись, — ответил парнишка. — Днем бы остановились, а вечером боялись. Люди теперь не доверяют друг другу…
Он сел в кабину и, разворачивая машину, весело посоветовал:
— Не принимайте это близко к сердцу!
Индейцы [13]
В Скалистых горах мы встретили первого индейца. Его пышный головной убор из орлиных перьев и яркие одежды говорили, что это не простой индеец, а индейский вождь. Подняв над головой томагавк, он исполнял ритуальный танец у тлеющего костра.
Индеец был ненастоящий. Вырезанный из цветного картона, он рекламировал лавку сувениров, возле которой вонзилась в землю великолепная индейская стрела величиной с телеграфный столб. В лавке белый человек торговал чашками из обожженной глины, ковровыми дорожками, мокасинами. Увидев нас, продавец выбежал навстречу:
13
Очерк написан в соавторстве с И. Шатуновским.
— Обязательно купите что-нибудь, джентльмены! Вещи сделаны настоящими индейцами из племени навахо. Таким сувенирам в Европе нет цены…
За Скалистыми горами лежала бескрайняя пустыня. Природа обделила ее водой и тенью, но зато не пожалела красок. Мы ехали мимо фиолетовых скал и голубых оврагов, мимо оранжевых песков и красных камней, принявших самые причудливые формы.
И все-таки это была выжженная, убогая земля, которая не могла родить ничего, кроме редких кустиков чахлой колючки.
Начиналась территория индейских резерваций.
Вдалеке виднелись низкие постройки, слепленные из цветной глины. Жилищем иной индейской семьи служил кузов старого автобуса, снятый с колес. К жалким лачугам не было съездов.
А на дорожных щитах цветущие индейские воины, раскуривая трубки мира на пороге своих вигвамов, советовали приобретать подержанные автомобили, жевать резинку и пить кока-колу. Краски рекламы конкурировали с красками пустыни.
Потом из песков и реклам возник город Таос, удивительный и неповторимый в своем роде. Представьте себе обитателей Монмартра, переселившихся со своего парижского холма куда-нибудь в Сахару. Вот это и будет город Таос. Что привело сюда художников со всей Америки — яркие и чистые краски пустыни или стремление убежать от тесноты и грохота больших городов, сказать не беремся. Только каждый восьмой житель города — художник, рисующий и тут же продающий свои картины, каждый шестой — заросший до пещерного состояния хиппи, ничего не смыслящий в искусстве, но обожающий богему, а каждый третий — турист, с одинаковым интересом разглядывающий и тех и других.