Тысяча сияющих солнц

Хоссейни Халед

— Ты обманул меня. Ты лгал мне, — выговорила Лейла сквозь зубы. — Ты подослал того человека. Если бы я знала, что он жив, я бы ни за что не осталась у тебя.

— А ТЫ МНЕ НЕ ВРАЛА, ЧТО ЛИ?
– взревел Рашид. — Думаешь, я ничего не понял? Насчет тебя и твоей харами? Совсем за дурачка меня держишь, шлюха?

Чем больше Тарик говорил, тем страшнее казалась Лейле та минута, когда он остановится и настанет ее черед рассказывать, что, когда и почему. Стоило Тарику ненадолго прерваться, как Лейле делалось плохо. Она избегала

смотреть ему в глаза и сидела, уставившись на свои руки с пробивающимися черными волосками.

Про годы, проведенные в тюрьме, Тарик почти не упоминал. Сказал только, что научился там говорить на урду. На вопросы лишь головой качал. Этого было достаточно, чтобы перед Лейлой так и встали ржавые решетки, битком набитая камера, заплесневелые потолки. Через что довелось пройти Тарику! Жестокость, унижения, отчаяние...

— После моего ареста мама трижды приезжала ко мне, но мы так и не свиделись. Я ей написал письмо, потом еще. Не знаю, получила она их. Сомневаюсь. И тебе я тоже писал.

— Писал?

— Целые тома навалял. Твоему другу Руми за мной не угнаться. — Тарик опять засмеялся.

Наверху белугой заревел Залмай.

— Как в старые добрые времена, — повторил Рашид. — Влюбленная парочка. И ты, конечно, открыла перед ним лицо.

— Открыла, — подтвердил Залмай. — Ведь правда, мама? Я сам видел.

— Не очень-то я по душе твоему сыну, — посетовал Тарик, когда Лейла опять спустилась вниз.

— Извини. Не в этом дело. Просто... Да ладно, не обращай внимания.

Лейлу охватил стыд за Залмая. Ничего не поделаешь, малыш ревнует. И ведь до того обожает отца, что все другие мужчины в его глазах достойны лишь презрения.

Она постаралась сменить тему.

Я тебе писал.

Целые тома.

Тома.

— Сколько ты уже живешь в Мури?

— Меньше года. В тюрьме я познакомился с одним пакистанцем, бывшим хоккеистом, Салим зовут. Он уже в годах и в кутузке не новичок. В эту ходку ему дали десять лет за то, что ударил ножом переодетого полицейского. В каждой камере есть свой пахан типа Салима, хитрый, коварный, со связями. Именно через него я узнал, что мама умерла от солнечного удара.

У меня срок был — семь лет. Мне еще повезло. Говорили, у судьи, который рассматривал мое дело, брат женат на афганке. Вот он и проявил милосердие. Не знаю, правда это или нет.

Я освободился в начале зимы двухтысячного года. Салим дал мне адрес и телефон своего брата, Саида. Сказал, у брата гостиница на двадцать номеров с маленьким ресторанчиком. Велел передать, что я от него.

Мури я полюбил с первого взгляда. Вышел из автобуса, увидел заснеженные ели, деревянные коттеджи, дымок из труб, вдохнул горный воздух — и был покорен. Все зло, все беды и несчастья оказались так далеко. Будто совсем в другой мир попал. Саид взял меня на работу дворником и разнорабочим. За месячный испытательный срок заплатил половину нормального жалованья.

Лейла живо представила себе Саида: узкоглазый, краснолицый, он стоял у окна и смотрел, как Тарик расчищает снег; заложив руки за спину, наблюдал, как Тарик разбирает сифон под раковиной; склонившись над конторкой, проверял бухгалтерские документы...

— Поселили меня в сторожке рядом с домиком поварихи, пожилой вдовы по имени Адиба. До гостиницы надо идти через парк, мимо миндальных деревьев, мимо фонтана в форме пирамиды (летом работает круглые сутки).

Через месяц Саид начал мне платить полный оклад, предоставил бесплатный обед, выдал шерстяное пальто и даже купил новый протез. До слез меня растрогал своим добрым отношением. С первой получки я поехал в город и купил Алену. Шерсть у нее совершенно белая. Проснешься снежным утром — а козы словно и нет. Только нос чернеет и глаза.

Тарик смолк. Сверху доносились глухие удары — Залмай швырял мячик в стену.

— Я думала, ты умер, — выдавила Лейла.

— Знаю. Ты мне сказала.

У Лейлы перехватило горло.

— Этот человек... — вымолвила она, откашлявшись, — ну, который принес весточку о вас... у него был такой честный вид. Я ему поверила. Я была одна на всем белом свете, и мне было так страшно. Вот я и пошла за Рашида. Иначе...

— Не надо, — мягко сказал Тарик. Ни тени упрека не чувствовалось в его словах. Будто и не было ничего.

— Надо, Тарик. Ведь была и еще причина. О ней ты ничего не знаешь. Я обязана тебе сказать.

— Ты тоже сидел и говорил с ним? — спросил Рашид у Залмая.

Мальчик замялся. Как бы не сболтнуть опять лишнего. А то вон оно как все обернулось.

— Сын, я задал тебе вопрос.

Залмай сглотнул.

— Я был наверху, играл с Мариам.

— А мама?

Залмай умоляюще-виновато поглядел на Лейлу. Глаза его были полны слез.

— Все хорошо, Залмай, — ровно сказала Лейла. — Говори правду.

— Мама была внизу. Говорила с этим мужчиной.

Голосок тонкий-тонкий.

— Понятно, — сказал Рашид. — На пару бабы орудовали.

— Хочу встретиться с ней, — прошептал Тарик. — Хочу ее видеть.

— Обязательно, — сказала Лейла. — Уж я постараюсь.

— Азиза, Азиза, — с улыбкой повторил Тарик, как бы пробуя слово на вкус. — Какое красивое имя.

— И девочка красивая. Сам увидишь.

— Просто не могу дождаться.

Почти десять лет прошло. Как они встречались в тупичке, как целовались тайком! А какая она теперь в его глазах? По-прежнему красивая? Или он видит в ней постаревшую, опустившуюся, пугливую женщину, растерявшую за эти годы все свое очарование? На какое-то мгновение Лейле померещилось, что этих десяти лет не было и они расстались с Тариком вчера. Не было смерти родителей, замужества, обстрелов, убийств, не было талибов, избиений, голодухи... Детей и тех не было.

Лицо у Тарика вдруг омрачилось, ожесточилось. Лейле было хорошо знакомо это выражение. Именно с таким лицом Тарик когда-то отстегнул протез и кинулся на Кадима.

Тарик осторожно прикоснулся к ее распухшей губе. Сказал холодно:

— Это он.

Перед Лейлой в мельчайших подробностях встал тот безумный день, когда они зачали Азизу, сплетение тел, его горячее дыхание, его страсть...

— Мне надо было увезти тебя, — произнес Тарик совсем тихо.

Лейла опустила глаза, сдерживая рыдание.