Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I
Шрифт:
Руководящий аппарат королевства включал в себя еще одного члена. Томас Кромвель ранее находился в подчинении у Уолси, занимаясь, в частности, работой по роспуску небольших мужских и женских монастырей. После низвержения прелата Кромвеля видели с молитвенником в руках, стенающего по печальной доле своего господина; однако ему удалось снискать расположение короля, который назначил ему место в парламенте. Вскоре его талант и самоуверенность помогли ему выслужиться и сделать карьеру, подобно великому визирю в одной из восточных деспотий, и он последовательно занимал должности королевского советника, хранителя королевских драгоценностей, канцлера казначейства (пожизненно), начальника судебных архивов и государственного секретаря. Впрочем, он никогда не отрекался от своего предыдущего
Кардиналу доверительно сообщили, что ему следует удалиться в маленький епископский дворец в Эшере, и во время своего путешествия туда верхом на муле Уолси повстречал посланника от короля, который передал ему кольцо и письмо. В нем Генрих сообщал Уолси, что не стоит отчаиваться и что в любое время он может подняться еще выше к вершинам власти. Кардинал спешился и встал на колени, чтобы помолиться. Мотивы короля не были очевидны с первого взгляда. Говорили, что все происходящее в королевской семье – тайна за семью печатями и никому не стоит пытаться в нее проникнуть. Однако может быть, что Генрих хотел проверить успешность своего нового совета, прежде чем нанести кардиналу последний, сокрушительный удар.
В начале ноября был созван парламент, чтобы изъявить жителям королевства волю короля. Члены палаты общин, в большинстве своем адвокаты и землевладельцы, воспринимали королевскую прерогативу довольно спокойно; их роль заключалась в том, чтобы регистрировать указы короля и защищать его от обвинений в непопулярных мерах. Когда Томаса Кромвеля впервые назначили членом парламента, ему велели просить совета у герцога Норфолка, «как следует вести себя в парламенте по благоусмотрению короля». Спикером выступал один из королевских подданных, чье жалованье выплачивал сам Генрих, и, как писал Эдвард Холл в «Хронике», «большинство членов палаты представляли собой королевских слуг».
Парламент 1529 года не отличался от всех предшествующих. Король восседал на своем троне, а стоявший по правую руку лорд-канцлер Томас Мор произносил речь о причинах созыва. Он отозвался об Уолси как о «большом валухе [кастрированном баране], наконец-то низложенном». Члены палаты общин вскоре продемонстрировали свою лояльность, приняв закон, «освобождавший короля от обязанности выплачивать взятые им займы». Когда один из несогласных опротестовал подобную меру, король поинтересовался, «на его ли он стороне». Парламент утвердил законопроекты о выращивании телят и цене на ввозимые шерстяные шапки, однако его внимание было в основном сосредоточено на денежных поборах церкви. Это происходило на фоне резкого обострения антиклерикальных настроений, последовавшего за низложением Уолси. Была составлена всеобщая петиция, где пороки и злоупотребления священнослужителей подверглись обличительной критике как плоды семи смертных грехов; «приходской клир», или белое духовенство, погрязло в пороке, алчности, праздности и жестокости.
Недовольство вылилось в форму официальных законопроектов против поборов, требуемых клириками за утверждение завещаний и поминальные службы; духовенству запрещалось владеть землей на праве аренды и заниматься торговлей. Вполне очевидно, что вдохновителем этих жалоб, если не непосредственным инициатором, был Королевский совет. Это был еще один выпад в сторону папы, служивший напоминанием о том, что парламент всегда будет исполнять волю короля. Характерно, что на своих ранних этапах религиозная реформа в Англии в основном строилась вокруг практических и финансовых вопросов. Инстинктивно английский народ всегда тяготел больше к практике, нежели к теории.
Когда законопроекты были переданы в верхнюю палату, Джон Фишер, епископ Рочестерский, пожаловался, что палата общин пытается уничтожить церковь и действует так в силу своего «маловерия»; когда же члены палаты общин, в свою очередь, пожаловались королю, Фишеру пришлось отказаться от своих комментариев. Впрочем, по широко распространенному мнению, английские епископы уж слишком ревностно оспаривали обвинения в финансовых злоупотреблениях. Услышав заявления, что их практика основана на предписаниях и обычаях,
Осенью того же года Анна Болейн дала своему царственному повелителю экземпляр недавно выпущенного памфлета. Некоторые утверждали, что во всем, кроме имени, Анна являла собой приверженку лютеранской веры, однако возможно, что ею просто двигало желание дать Генриху совет, как расширить свои властные полномочия, равно как и запасы казны. «Мольба о нищих» Саймона Фиша была антиклерикальным манифестом, где автор открыто обращался к королю, сетуя на возмутительное поведение священнослужителей – «ненасытных волков», опустошающих его королевство. От епископа до дьячка этот «праздный алчный народец… прибрал к своим рукам более трети твоего государства». Он также развратил сто тысяч женщин. Какое против этого может быть лекарство? Принять против священнослужителей законы. Фиш добавил, что «эти поросшие коростой догматики не хотят, чтобы Новый Завет распространялся за пределами страны на Вашем родном языке». Сообщается, что Генрих «держал книгу у себя за пазухой три или четыре дня» и, вероятнее всего, был со многим в ней согласен. Епископ Нориджа в смятении писал архиепископу Кентерберийскому, что «куда ни отправься, повсюду говорят, якобы король желает, чтобы Новый Завет на английском печатался и распространялся и чтобы народ имел и читал его». Разве у Анны Болейн не было французского перевода Нового Завета?
Всю осень и зиму 1529 года группа ученых по распоряжению короля изучала бесчисленные архивы давно забытой истории, чтобы найти прецеденты для развода Генриха с Екатериной. Однако в ходе своей работы Кранмер и его коллеги обнаружили или были ознакомлены с материалами, которые могли целиком изменить традиционно существовавшие отношения короля и папы. В старой книге под заглавием Leges Anglorum они нашли сведения, что в 187 году от Р. Х. некий Луций I стал первым христианским королем Англии; Луций попросил папу вверить ему римское право, на что тот ответил, что королю не нужно никакое вмешательство Рима, ибо «ты есть наместник Божий в своем государстве». В напряженной обстановке того времени это, конечно, имело большое значение. Сославшись на древний прецедент, Генрих мог бы претендовать как на господство над церковью, так и на верховенство светской власти. Ученые скрупулезно изучили канонические уставы церковных советов, чтобы найти суждения о том, что никакой епископ не имеет права называться «вселенским епископом» и что ни одна епархия не обязана зависеть от авторитета римского престола. Материалы впоследствии объединили под названием Collectanea satis copiosa, или «Довольно внушительная коллекция».
Генрих получил этот документ летом 1530 года и тщательно его изучил; он сделал пометки относительно сорока восьми отдельных выдержек. В разговоре с послом французского короля он заявил, что папа – невежественный человек, неспособный выступать в роли духовного пастыря. Генрих прекрасно знал об антиклерикальных трактатах, печатавшихся в Антверпене и Гамбурге. Прочитав «Послушание христианина» Уильяма Тиндейла, где высказывалось суждение о том, что полномочия короля должны распространяться и на дела духовные, Генрих, по сообщениям, заявил: «Эта книга обязательна к прочтению как для меня, так и для всех королей».
Тем же летом королевские послы в Риме объявили папе, что ни один подданный Англии не может быть привлечен к ответственности иностранным судом. Отец Анны Болейн, граф Уилтшир, прибыв к понтифику в качестве посланника, отказался поцеловать ступню папы, благосклонно ему протянутую. Чуть позже сам Генрих написал папе письмо, сетуя на невежественных советников: «Это воистину большая провинность, непростительное прегрешение, заслуживающее отторжения и презрения к наместнику Христову, ибо Вы допускали подобное непостоянство и прибегали к обману». Затем он заявил, что «ни с одним королем так не обращался папа, как ваше святейшество обошлись с нами». Вопрос в английском суде теперь касался наилучшего пути, по которому следует пойти.