Тюремные дневники, или Письма к жене
Шрифт:
Приехали. Договорились! Пообщался, блядь, с сокамерниками.
Отношения, это называется, наладил! — Ладно-ладно, не переживайте уж так! Я же в тюрьме пока, так что человечество в очередной раз спасено. Апокалипсис опять откладывается. До лучших времен, — натянуто улыбаюсь я Павлу Владимировичу, пытаясь таким образом обратить все в шутку. Но Павел Владимирович моего шутливого тона не принимает. Он хоть и улыбается
Каким-то, блядь, дурным глазом. Ну, вот, и еще одна проблема. И зачем только я весь этот разговор затеял?
4 июля, пятница
Новые чудеса! Оказывается, наш Павел Владимирович был одним из самых близких друзей Павлова. Вот именно! Того самого. Бывшего премьера и ГКЧП-иста. Так что узнал я сегодня из первых рук павловскую версию тех событий. Нет смысла ее здесь подробно пересказывать, хотя некоторые детали, несомненно, того и заслуживают. Как, например, накануне взбешенный Павлов дозванивался в машину к пьяному Янаеву, который, забыв про все перевороты, ехал к себе на дачу с Татьяной Митковой. — А где она тогда была? Уже в НТВ? — уточняю я. — Да нет, в «Вестях», — охотно поясняет мне другой сокамерник, Максим Борисович. — Помните «Вести» начала девяностых, с этой ублюдочной тройкой, которая на экран вылетала? Оглобли по бокам, а хомут сверху над коренником в воздухе болтается. Т. е. не один только коренник в оглобли запряжен, как это должно быть, а вся тройка сразу, вместе с пристяжными. Три лошади, а по бокам оглобли!
Вся интеллигенция каждый раз с замиранием сердца ждала: «Вот он, символ горбачевщины! Выехал!» Как Павлов обзванивал все республики и регионы. «Хохлы, казахи и вообще все среднеазиатские республики были «за»! Проблемы могли возникнуть с прибалтами, с Уфой и с Татарстаном». Как весь вечер восемнадцатого и всю ночь на девятнадцатое все ГКЧП-исты пьянствовали, а тогдашний директор теле и радиовещания (фамилии не помню) маялся всю ночь в коридоре, ожидая текста обращения. Как Горбачев фактически благословил ГКЧП-истов, сказав им: «Ну, вы там начинайте, а я потом в случае чего подключусь», и что никакой изоляции в Фаросе у него и в помине не было — все это сказки для детей и недоумков! Как Павлов решил в самую последнюю минуту соскочить. «Язов под утро говорит: «Ну, я пошел»». — «А куда Вы, собственно, пошли?» — «Войска вводить». — «Войска-а?..» — «Ну, без боекомплекта!» Тут он понял, что это оперетка. Принял два вискаря, пару таблеток — и под капельницу, с гипертоническим кризом. Но поздно уже было. Соскочить не удалось. И т. д. и т. п. В общем, все это, конечно, весьма любопытно, но не более того. «Дела давно минувших дней». Если что тут действительно по-настоящему и интересно, так это только та полнейшая беспомощность и некомпетентность, которую господа заговорщики в решающий момент тогда проявили. Хотя, с другой-то стороны, а разве только они одни?
А скажем, те же декабристы? В сущности, ведь то же самое. Те же бессилие и нерешительность. Тот же паралич воли. Что они, собственно, делали-то? Да ничего! Просто стояли и ждали, что будет дальше. Как их приятели ГКЧП-исты почти два столетия спустя. Лучше бы уж они тогда безоглядно и безрассудно бросились на штурм дворца и все до одного погибли. Так было бы честнее. Достойнее и мужественнее. Такое поражение заслуживало бы самого глубокого уважения. А так? Какое-то нелепое стояние. Битва головотяпов с гущеедами. Впрочем, сама История уже сполна воздала им за это их малодушие. Она вообще дама строгая, беспристрастная и послаблений в своих приговорах не терпящая. Да к тому же и обладающая еще весьма своеобразным чувством юмора. Ведь что сейчас, через века приходит прежде всего на ум при слове «декабристы»? Правильно. «Жены декабристов!» Этот вечный символ женского благородства, женской любви и женской верности. Вот они-то действительно совершили истинный подвиг. Прекрасный и чистый. Причем сделали это спокойно и просто, без всяких красивых поз и громких фраз. А сами герои? Можете вы сейчас сразу, навскидку вспомнить поступки хоть одного из них?
Кем он был, что делал и какие-такие подвиги совершал? Я лично не могу. Что ж, и поделом им! И по делам. Они жалости не заслуживают.
Бабами были при жизни, бабами и после смерти в памяти потомков навсегда остались. Маленькими мужьями своих великих жен. Под женским подолом в историю пролезли. Целиком там поместившись со всеми своими усами, палашами, орденами и ментиками.