У германских друзей
Шрифт:
В немецком лесу не увидишь корову. Пастьба скота и въезд автомобилей в лес запрещены.
Туристы и грибники… При расспросах я выяснил: в отличие от англичан, признающих одни шампиньоны, немцы едят лесные грибы. Но, насколько я понял, «грибных армий», осаждающих лес, в ГДР нет. Лесник всегда знает, сколько людей в лесу. Без согласия лесника за ягодой, за грибами или просто туристом в лес не пойдешь.
Бывают в лесу пожары? Бывают. Но они не столь часты, если учесть большую пожароопасность однородных хвойных лесов. Тут помогает немецкая дисциплина. Костер в лесу никто не разложит, курение под таким же запретом, как и на складе нефтепродуктов. Но поскольку турист без костра — не турист, а с курящим надо считаться, есть в лесу строго определенные места для костров и курения.
Ночевать в немецком лесу нельзя. Хочешь поставить палатку? Пожалуйста, есть для этого обозначенные на карте площадки. Там ты найдешь и колышки для палаток, и топливо для костра.
Мусор в лесу… Эта проблема есть и у немцев, особенно вблизи больших городов. Но в лесу под Берлином я видел, как трое туристов после привала сложили в рюкзак жестянки и обрывки бумаги. Призыв, обращенный к туристам: «Уходя, оставь лес таким, каким ты увидел его!» — находит отклик.
Проблема елки для Нового года… Зная, в какое бедствие для лесов превращается праздник (заимствованный, кстати, у немцев), я специально спросил: а как у вас? Оказалось, большой проблемы тут нет. В ГДР есть точная карта лесов, где помечен возраст всех посаженных ельников. В них непременно надо делать разрядку. Эти «лишние» елки и поступают на рынок.
Немецкий лес полон жизни. Проезжая даже по магистральным дорогам, то и дело видишь убегающих зайцев, видишь, как машину спокойно провожают глазами косули… Кое-кто может подумать: наверное, там запретили охоту? Наоборот. Как раз охота и сохранила обилие дичи. Но это требует объяснения.
Насколько равнодушны немцы к рыбалке и к сбору грибов («скучно и жалко времени»), настолько любят они охоту. Последний медведь на здешней земле убит в 1769 году. Близ Дрездена есть памятник последнему волку. Это естественно. Крупный хищник сохраниться не может на густонаселенной человеком земле. Но все остальное — олени, лани, кабаны, косули, лисицы, зайцы, болотная и озерная дичь — великолепно соседствует с человеком и является предметом охоты. Неискушенный опять же скажет: наверное, баловство, не охота…
Давайте посмотрим цифры. На территории ГДР (это площадь Воронежской, Курской и Липецкой областей) в 1968 году охотниками добыто: оленей — девять с половиной тысяч, косуль — сто семьдесят семь с половиной тысяч, ланей — четыре тысячи триста, кабанов — одиннадцать тысяч семьсот, зайцев — полмиллиона. В этот год в ГДР было тридцать пять тысяч охотников. Произведите расчет… Пять косуль на охотника, четырнадцать зайцев… Очень неплохо! Такая добыча нашим охотникам даже и не приснится. А дело все в том, что охота и воспроизводство дичи тщательно контролируются.
Кто может стать тут охотником? Любой человек. Но ему сознательно ставят много препятствий. Он хорошо должен знать лес и животных, оружие и правила на охоте — на экзаменах, строгих, как проверка шоферов в нашем ГАИ, все будет тщательно взвешено. Приносит охотник и материальные жертвы (шесть процентов зарплаты в год и страховой взнос на случай несчастья на охоте). Он должен строго блюсти все пункты охотничьей этики: птицу бить только влет, зайца — только бегущего, оленя и ланей — не ближе двух сотен метров от места прикормки. (Зверю искусственно оставляется шанс на спасение.)
Охотник не имеет ружья. Лесное и охотничье хозяйство находится в одном государственном ведомстве, и ружья хранятся в лесничествах. Их выдают только на время охоты (это исключает всякое браконьерство). За патроны надо платить, и очень немало. А дичь, которую ты добыл, идет «в общий котел», из которого львиную долю берет государство и только третью часть делят охотники. Кроме того, ты должен безропотно делать много работы в угодьях: сеять траву в лесу, сажать кустарники и подлесок, растить свеклу и картошку для животных на зимнее время… Если ты выдержал все экзамены и если готов взвалить на плечи хлопоты по хозяйству, тебя принимают в небольшой коллектив (человек десять-пятнадцать охотников). За этой маленькой группой закреплен участок угодий. На нем добывают лишь то, что «посеяно», поэтому каждый выстрел тщательно взвешен и с «поля» никто не возьмет больше, чем следует взять.
Надо признать: такая охота лежит где-то посередине между прежней охотой и нынешним сельским хозяйством. Не много радости — выстрелить по оленю с вышки или стрелять по зайцам в коллективной охоте, когда в один день убивают сразу пятьсот-шестьсот зайцев. Это похоже на заготовку. Но немцы умеют скрашивать этот момент хорошо разработанным ритуалом охоты. Тут все имеет значение: форма одежды, построение, музыка (несколько медных рожков), раскладка добычи и чествование отличившихся. Согласен, не всем у нас это может понравиться. Но других путей для охоты на Земле остается все меньше и меньше. Только тщательно организованная и контролируемая охота способна себя сохранить. Немцы ее сохранили.
Какова польза подобной охоты? Вот тут и надо объяснить парадокс «охраны животных охотой». Охотники в ГДР платят узаконенный штраф, если звери испортили чей-нибудь урожай на полях (а поля всегда рядом с лесом). Не будь отлаженных отношений между крестьянином и охотником, крестьяне давно бы уже истребили кабанов и оленей, как истребили вредивших хозяйству волков. Вот первый выигрыш. Лесные угодья дают государству доход, а населению ГДР — деликатесы природы (в год четыре тысячи тонн дичины). Это второй выигрыш. Третий — охотники могут охотиться. Эту страсть можно не понимать, но она существует. И наконец, самое главное. Все — молодые и старые, охотники и не охотники, вегетарианцы и любители кабанятины — наблюдают на своей земле дикую жизнь. Проходя по лесу, можно увидеть оленя, косулю, семью кабанов, барсука, зайца… Это великая радость — пройти по лесу, полному жизни.
Берлинский оазис
На вопрос: «Какой новостройкой Берлина вы больше всего гордитесь?» — четверо из десяти сказали: телебашней; шесть человек ответили: зоопарком.
Об этом парке я много слышал, а увидел его неожиданно. На одной из берлинских улиц ходил медведь. Так показалось сначала. Из проезжавших трамваев высовывались мальчишки, старухи, молодые мамы с колясками толпились на тротуаре. И тут же, в десяти метрах от спавших в колясках младенцев, спокойно расхаживал зверь.
Медведь — давнишний символ Берлина. И я подумал, что именно в этом смысл необычайного зрелища. Но оказалось: это «живая вывеска» зоопарка. «Медвежья территория» с полянкой и пещерой из дикого камня выдвинута прямо на улицу.
Прежде чем увидеть зверей, я встретился с главным опекуном парка доктором Датте. Ему шестьдесят. Специальность — ветеринар. Беседуя с ним, я вспомнил профессора Гржимека (он тоже ветеринар и тоже директор зоопарка — во Франкфурте-на-Майне). Говорят, что характеры двух этих немцев не одинаковы. Но нетрудно заметить и много общего. Энтузиасты. Люди действия, глубоко убежденные в правоте дела, которому служат. Нам хорошо известны Гумбольдт, Брем, Гагенбек. Имена Датте и Гржимека продолжают этот почетный ряд немцев-природоведов.