У каменных столбов Чарына
Шрифт:
Вдруг хрипловатый визг оглушил медведицу, подбросив ее кверху. Медвежонок прыгал по мокрой траве и вопил изо всех сил! К лапе его прицепился черный клешнястый рак! Медведица прыжками понеслась к своему орущему испуганному чаду, коротко взмахнула лапой, и незадачливый детеныш кубарем покатился по земле от крепкой затрещины. Мамаша смотрела сердито: ловить лови, но не ори на весь лес…
И снова стало тихо на поляне. Обиженный звереныш как ни в чем не бывало принялся расправляться с муравьями, а мать пошла на свое место, сердито ворча и покачивая головой.
Вдруг она села, уши ее приподнялись, а шерсть на загривке встала дыбом. Метнула злой и растерянный взгляд в сторону медвежат, а выражение ее глаз говорило: ай-яй, плохо дело, ай как плохо… Она отчаянно рявкнула и в несколько прыжков скрылась за кустами. Медвежата, словно их подбросило пружиной, покатились за ней.
Прошло немного времени — на поляну выскочили две большие пегие собаки, обнюхивая землю, покрутили хвостами и с визгом, и ревом понеслись дальше — взяли след…
…Не успели охотники! Мощный, широкогрудный Кучум уже остывал, на темном сухом носу свернулась алая полоска крови. А Найда, злобная до любого зверя и верная человеку, лежала, царапая землю, вырывая когтями хвою и траву.
Ахнул Алексей, бросив взгляд на эту печальную картину, но тут же со страхом попятился, срывая с плеча ружье, — большой зверь на толстых приземистых лапах наступал на него!
— Максимыч! — крикнул он в лес и послал в наседающего зверя заряды из двух стволов. Медведица споткнулась и рухнула, подминая под себя кустарник. Лапы ее разъехались в стороны, голова приподнималась и падала, в глазах стекленело выражение муки, злобы и обиды на несправедливость жизни…
Охотник, еще бледный от пережитого волнения, перевел взгляд на собак.
— Найда! — проговорил он дрогнувшим голосом. — Ай-яй-яй-яй…
Подошел Максимыч и тоже застонал:
— Ай-яй-яй-яй…
Погоревали охотники, покурили — очень жалко терять молодых способных собак в начале сезона, да ничего не поделаешь…
Принялись разделывать медведя.
— Медведица! — сказал Максимыч. — Должны быть где-то медвежата. То-то она лютовала!
Он прошелся краем поляны, оглядывая кроны деревьев.
— Вот они!
Медвежата сидели высоко на дереве, обхватив лапами тонкую верхушку ствола.
— Сейчас мы их снимем… — Максимыч ударил обухом топора по дереву. Дрожь ствола дошла до медвежат, и они, как по команде, немного спустились. Максимыч стучал и медвежата с каждым ударом съезжались все ниже.
— Вот я тебя, звереныш! — Максимыч схватил за шиворот медвежонка и встряхнул его. Тот скалил зубы и норовил укусить.
— Держи его, Алексей!
Второй медвежонок, пока люди возились с первым, полез наверх и мигом оказался на вершине. Но Максимыч снова застучал по дереву, спустил его…
В деревне медвежата прожили до глубокой осени. Тот, что достался Алексею, оказался очень добродушным и покладистым. Он веселил всю деревню. Научился переворачиваться через голову и протягивать лапу за кусочком сахара или хлеба, выходил бороться с желающими. Второй медвежонок не был таким общительным. А однажды он куда-то запропастился и одновременно исчезли из сарая Максимыча все тринадцать уток.
Стали искать… Заглянул Максимыч в кладовку, где хранил плотницкий инструмент, а там в углу здоровенная куча соломы, а на ней что-то темное. Медвежонок! Ближе подошел Максимыч — рычит звереныш, а с места не сходит! Недолго думал охотник, дал ему пинка, порылся в соломе, а там все утки… с перекушенными шеями. Нашлась пропажа! Принес Максимыч тонкий прочный ремень из сыромятной кожи, капроновый шнур от рыболовной сети и стал мишка жить на привязи. Тише стал, спокойней и угрюмей. А второй медвежонок все развлекал деревенский люд.
Осенью приехал представитель из зооцентра и купил обоих. И они уехали в клетках, где сидели и другие, скупленные по лесным деревенькам, медвежата. Все они просовывали лапы между прутьями решеток и глядели на поседевшую от первых заморозков землю, мокрую стынущую дорогу и темный лес, начинающийся сразу за сельскими огородами. Было сумрачно, пасмурно, в сером небе, покачиваясь, повисли редкие тонкие снежинки…
2
Пассажиры, едущие поездом через станцию Курортное, всегда удивляются… Только что были степи, степи и вдруг — леса, озера, горы! Но быстро промелькнет все это, как видение, и снова бесконечные степи.
В старинной легенде говорится так: бог создавал землю и уже заканчивал свой труд, в мешке его остались только степи, и вот неожиданно на самом дне, в уголке, обнаружил он горсточку озер, лесов и гор. Бросил бог эту горсть и образовался среди бескрайнего однообразия живописный уголок…
В окрестностях Курортного водилось много всяких зверей и птиц: косули, белки, тетерева. Местные охотоведы завезли из других лесов оленей. Говорили, что в прежние времена водились здесь и медведи. Да давно перевелись. Последний медведь, рассказывают, напал на быка и обезумевший от страха бугай влетел в поселок с косматым зверем на спине. Выскочили из домов люди, дивясь и ужасаясь невиданному зрелищу. Ну и, конечно, прикончили медведя…
Старожилы хорошо помнили все это, а любители природы и охотоведы с ведома и разрешения областного начальства решили завести в Курортное медведей — пусть фауна будет полной, как когда-то в добрые старые времена, а то, что это за лес — без медведей…
Привезли зверей, но на зиму в лес выпустить не решились — голодно, молодые еще, как бы не пропали. Решили подержать их в клетках. Медведей подкармливали егеря и, конечно, курортники. Времени у отдыхающих предостаточно, и они частенько толкались около клеток. Звери все больше привыкали к людям, выпрашивали подачки — и были они уже не совсем дикими. Только один не протягивал лапу, а иной раз даже бросался в ярости на решетку, если кто-нибудь подходил слишком близко. Был этот медвежонок темнее других цветом и лопатки его горбом.
— Поосторожнее с ним, — предупреждали какого-да-будь новичка. — Этот горбатый злой и может укусить!
— Мишка! А ну кувыркнись! — слышались голоса. — Покачай головой! Высунь лапу!
И бросали хлеб, печенье или конфету. И сердились, если случайно попадало Горбатому. Так и звали его — Горбатый! И никто не понимал, почему Горбатый так злобен и угрюм. В нем уж не узнать было того веселого медвежонка, который когда-то испугался рака и визжал на весь лес. И может, он тоже стал бы легкомысленным попрошайкой, как его брат, которого он и не различал среди других зверей, если бы не ошейник! Веревку тогда отрезали, а про ошейник забыли. Тонкий и очень прочный, он утонул в густой шерсти и был незаметен. Но беспокоил все больше. Медвежонок не мог проглотить большой кусок пищи. Давил, душил его ошейник! Заснет Горбатый и вдруг вскочит, кажется ему — задыхается! Начнет рвать когтями шею, но прочная кожа ошейника не поддается. Все муки его были связаны с человеком, поэтому не любил он людей и не выпрашивал подачек, а те, что приходили к клеткам, платили ему той же монетой.