У каждого свое зло
Шрифт:
— Четверть миллиона. Естественно, долларов. Но если учесть, что сама книга стоит ровно в два раза больше, то можно с уверенностью…
— Леня, — решительно прервала его Софья, — если ты дашь Чванову эти деньги, я не знаю… я перестану с тобой разговаривать! — И, забрав свою папку, с непреклонным видом она двинулась прочь.
Остроумов за это время очень хорошо узнал свою Соню — она действительно может перестать разговаривать, но при чем тут Чванов?
— Что за чертовщина! — пробормотал Остроумов и протянул руку к трубке мини-АТС. — Женя, не спишь? Извини, что отвлекаю от отдыха, зайди ко мне, пожалуйста. Да, прямо сейчас.
…В ожидании референта Леонид Александрович снова взял в руки письмо, отложенное им из-за прихода жены. Вскрыл его, прочитал
«Уважаемый Леонид Александрович!
Будучи осведомленным о Вашей чрезвычайной занятости, заранее прошу прощения за доставленное Вам беспокойство. Пишет Вам Краснов Антон Григорьевич, библиофил из России. Мне бы не хотелось зря отнимать ваше драгоценное время объяснениями всех причин, побудивших меня написать Вам это послание. Достаточно будет двух — мой возраст и неизлечимая болезнь. Мне достоверно известно, что вы один из тех немногих собирателей, которые всерьез интересуются редкими книгами по орнитологии. Я же, в свою очередь, являюсь владельцем уникальной коллекции книжных изданий, в том числе и связанных именно с этой тематикой. Эта часть коллекции досталась мне от отца, известного в свое время собирателя, посвятившего созданию своей библиотеки всю жизнь. Я узнал о Вас и о Вашем необычном хобби через Интернет и решил тотчас же связаться с вами, своим коллегой. Вы можете спросить, почему я в таком случае не послал Вам письмо электронной почтой. Пусть Вас это не смущает — я человек прошлого и считаю, что письмо, написанное рукой и отправленное обычной почтой, имеет много большую силу воздействия на душу адресата, нежели все эти новомодные штучки.
Теперь к делу. Поскольку я — человек совершенно одинокий и не имею ни родственников, ни просто родственной души, которой мог бы передать эстафету собирательства интересующих меня (и Вас!) книг, то я принял решение…»
Далее, за большим количеством вежливых слов, говорилось об условиях передачи собрания, которые Леонид Александрович опустил и прочел ниже:
«Уповаю лишь на то, что вы не откажете мне в моей просьбе приехать в Россию, ибо сам я уже не в состоянии передвигаться, не говоря уж о возможности сколь-нибудь продолжительного путешествия… Поэтому убедительно прошу Вас, не откладывая в долгий ящик, навестить меня лично и ознакомиться с моим собранием книг…
…На всякий случай сообщаю, что это письмо — дубликат. Оригинал же я пересылаю Вам с великодушной помощью Вашего уполномоченного Евгения Кирилловича Чванова. Его отзывы о Вас лишь укрепили меня в принятом решении и развеяли последнюю толику сомнений, вызванных, скорее всего, моим почтенным возрастом — в семьдесят пять человек иногда становится излишне подозрительным и недоверчивым, особенно если он проживает в условиях нынешней России.
Как я уже сказал, Евгений Кириллович любезно согласился передать Вам это письмо, а вместе с ним — мои надежды на скорую с Вами встречу. Только не подумайте, что я тороплю Вас. Но надеюсь, Вы без труда поймете мое нетерпение — времени у меня осталось совсем немного. Искренне рассчитываю получить Ваше согласие на встречу…
С нетерпением жду Вашего ответа. Еще с большим нетерпением — личной встречи с Вами.
Если Вас не затруднит уведомить меня о Вашем решении заблаговременно, очень просил бы Вас сделать это.
Извините за столь сумбурное и сбивчивое письмо, но в последнее время мое здоровье оставляет желать лучшего, так что, уважаемый Леонид Александрович, не обессудьте. И простите старика.
Уверен, что Евгений Кириллович сумеет рассказать о нашей с ним встрече со всеми подробностями.
С уважением и искренним пожеланием здоровья и всяческих успехов Антон Григорьевич Краснов».
Затем Леонид обнаружил постскриптум, в котором старик, опасаясь излишнего интереса нечистоплотных журналистов и книжных «жучков», убедительно просил его, «буде он приедет», не разглашать причин своего появления в России.
Внизу страницы стояла замысловатая закорючка — по-видимому, подпись…
Остроумов прочел на
— Занятно, занятно, — произнес Леонид Александрович себе под нос, легонько барабаня пальцами по конверту. — Обязательно нужно слетать к старику. Да и Соне пора навестить мать. Гм… Почему же Евгений не сообщил мне о том, что привез письмо?
Наконец Чванов появился на пороге.
— Вызывали, босс?
— Да-да, — пробормотал Остроумов, так и не решивший, с чего должен начать свой непростой разговор с референтом. В ушах стояли слова жены о нечистоплотности этого человека, перед глазами словно воочию витала редкая книга, «о которой никому не известно», а всего в двух милях отсюда местные полицейские разбирались с чуть не отдавшим богу душу главным бухгалтером компании «Остроумов фэрмаси». Леонид чувствовал: что-то здесь и в самом деле не так.
— Присаживайся, Женя. — Он указал Чванову на диванчик, на котором совсем недавно сидела его потрясенная последними событиями жена.
Евгений Кириллович скромно устроился на самом краешке, сидел, ожидая вопросов хозяина.
— Даже не знаю, как и сказать, — начал он.
— Вы по поводу гибели Куркибы? — осторожно осведомился Евгений Кириллович.
— В общем, да… то есть не совсем… — запинаясь, выговорил Остроумов, ненавидящий официальные беседы и до сих пор так и не научившийся ведению деловых переговоров, встреч с журналистами и представителями других фирм. Это тяжкое для него бремя с удовольствием возложил на себя Чванов. Но не мог же Евгений Кириллович допрашивать сейчас самого себя…
— Я вас слушаю, Леонид Александрович, — словно прочитав его мысли, бодро проговорил референт.
— Полагаю, полиция знает свое дело, не так ли?
Чванов с готовностью кивнул.
— Разумеется, босс. Я лично знаком с их начальником и считаю его человеком компетентным. Этот обязательно докопается до истины.
— Ладно, бог с ними, с полицейскими, хотя это все очень некстати! неопределенно сказал Остроумов. — Журналисты опять же, черт бы их подрал!
— Леонид Александрович, даже не думайте об этих бумагомараках! успокоил босса Чванов. — Беру на себя. Не в первый раз, как говорится…
— Вот и хорошо. — Остроумов поднял голову, чтобы лучше видеть глаза собеседника и спросил наконец о главном: — Женя, почему ты ничего не сказал мне о письме Краснова?
Чванов на мгновение переменился в лице, но тут же справился с собой, хлопнул себя по лбу.
— Виноват. Ви-но-ват, Леонид Александрович! — с очень натуральным огорчением воскликнул он. — Устал с дороги. Потом эта чертовщина с Куркибой… Совершенно вылетело из головы, напрочь! — Он вдруг обезоруживающе улыбнулся и пояснил: — Видите ли, я так спешил обрадовать вас известием о той книге, что… Простите еще раз, Леонид Александрович. Красновское письмо у меня в кейсе. Вы не подождете еще немного, я сбегаю к себе в коттедж и тут же вернусь. И тогда уже, с письмом в руках, расскажу вам обо всем, что касается Краснова…
Остроумов согласно кивнул — давай, мол, жду.
Чванов испарился, мучительно думая на бегу о том, как Остроумов мог узнать о липовом красновском письме. Это была еще одна загадка из тех, от которых ему становилось нехорошо… Откуда ж ему было знать, что еще вчера вечером человек, которого он звал про себя мучителем или Васей-Ваней, сгонял в Шереметьево и, заплатив зеленой бумажкой, уговорил стюардессу рейса «Москва — Никосия» переправить на Кипр конверт с письмом, присовокупив его на месте к контейнеру авиапочты…
В ожидании Чванова Остроумов аккуратно сложил красновское письмо, чтобы убрать его в конверт, — делал он это машинально, не глядя, думая о том, когда будет лучше всего выбраться в Москву. Похоже, лучше особо не тянуть… И вдруг рука его наткнулась на еще один листок бумаги в конверте, который он сразу как-то не заметил. Он с любопытством извлек этот листок и замер, едва увидев почерк, которым он был исписан.
Вот оно — то, чего Леонид Александрович подспудно ждал все эти годы. Волнуясь, он прочел: