Шрифт:
Глава 1
Она позвонила в хорошо уже знакомую дверь, постояла немного в нервном ожидании. Все предыдущие разы на звонок выходила ухаживающая за больным стариком соседка по лестничной клетке — дневала и ночевала здесь, видно, боялась свой кусок наследства упустить, когда дед будет сандалии отбрасывать. Но дверь против обычного не открылась сразу — Алла успела даже подумать, не один ли сегодня старик вообще. Небось провалился в сон — после ее уколов ему только и остается, что дремать с утра до вечера, — а тут она. Алла живо представила, как сейчас старик, кляня визитера, с трудом поворачивается на правый бок, как, скрипя всеми ревматическими суставами, спускает ноги с постели, со своей роскошной екатерининской кровати под балдахином (сдуреть можно, какая кровать у старого маразматика!), и сует их в растоптанные тапочки, —
Услышав наконец за дверью какие-то звуки, она прильнула ухом к ее окрашенной казенной коричневой краской холодной поверхности. «Ни в коем случае не вставайте, Антон Григорьевич! — неожиданно расслышала она молодой женский голос. — Я сама!» И тут же заскребло по металлу, звякнула упавшая цепочка — дверь открывали.
«Это не как ее… не Мария Олеговна, — подумала Алла, машинально поправляя под плащом ворот белого медицинского халата, — это кто-то еще объявился. Видать, кто-то сегодня подменяет…»
На пороге стояла стройная блондинка лет тридцати, и по каким-то неуловимым признакам Алла сразу догадалась, что это — дочка той самой Марии Олеговны, серьезной чистенькой бабки с поджатыми губами. Только та совсем простая, а эта, видать, штучка с фокусом. Мало того, что у нее была ухоженная кожа, а на голове очень недурственная укладочка, на ней еще было великолепное платье от Жана Бенатти («Не слабо, — подумала хорошо разбирающаяся в этой чепухе Алла. — Напялить среди бела дня такую дорогущую шмотку, и для чего — чтобы горшки за старичком выносить!») да плюс ко всему от нее исходил тонкий аромат диоровских духов… Интересно, где эта жучка вкалывает, что может себе такое позволить? По вечерам на Тверской? Да вроде нет, не похоже… Нет, не похоже, уже уверенно подумала Алла, встретившись с блондинкой глазами. И подумала также, что, пожалуй, ошиблась, дав ей тридцатник — по глазам дамочке как минимум лет на пять побольше…
— Вы медсестра, к Антону Григорьевичу, да? — спросила тем временем «жучка». — Вас, кажется, Алла зовут? Раздевайтесь. — Она показала на вешалку и, дождавшись, когда Алла повесит свой плащ, добавила, пропуская ее в комнату больного: — Проходите, пожалуйста.
— Кто там, Мариша? — слабо спросил больной, не открывая глаз — видно, и впрямь еще не проснулся. — Это не Ярик пришел? Ярик грозился сегодня приехать, я с ним разговаривал утром…
«Ярик — это дедов племянник Ярослав, — догадалась Алла. Раскрывая сумочку, где у нее лежало все необходимое, она еще раз исподволь бросила взгляд на блондинку. — Бухгалтерша, что ли, какая-нибудь? — подумала она мимолетно. — А может, эта… журналистка — ишь, расфуфырилась-то…»
Та, видно, почувствовала ее взгляд, спросила, с видимым сожалением отрываясь от своего блокнота:
— Вам что-нибудь нужно? Может, помочь чем-нибудь?
— Ой,
И тут же убедилась, что ошиблась, потому что блондинка Марина вдруг решительно встала со своего диванчика и сказала, не отрывая глаз от бумажек:
— Если я вам не нужна — я лучше пойду на кухню, не буду мешать. А вы, если что — сразу зовите. Хорошо?
— Хорошо, хорошо, — заверила ее Алла, решительно подходя к роскошному лежбищу Антона Григорьевича уже со шприцем в руках.
— Ну, здравствуйте, здравствуйте, Аллочка! — радостно сказал старик, приподнимаясь ей навстречу на локтях; весь сон разом слетел с него — Алла видела, что он действительно рад ей.
— Мне даже неудобно: вы меня вон как встречаете, а я такая на самом деле бяка! — Аллочка делала свое дело и привычно чирикала, как принято у медсестер, когда они не покрикивают на больных. — Видите, опять я вас разбудила, Антон Григорьевич! Я бы и рада приезжать к вам попозже, но у меня столько вызовов! И туда надо съездить, и сюда, и все на своих ногах машин-то нам никто, сами понимаете, не дает…
— Да что вы такое говорите, Аллочка! — Чувствовалось, он рад и ее словам, и ее кокетству, и что он, воспринимая это кокетство как некую необходимую для дела игру, готов ее и понять, и поддержать. — Что значит вы меня разбудили, если я вам, честное слово, так рад! Вы фея, ей-богу, фея, мой ангел-избавитель, а вы говорите — бяка! Фу, слово-то какое нашла! — Он на мгновение замолчал, прислушиваясь к себе — не рано ли обрадовался, не заломило ли все же где-нибудь.
Да, эта Алла была молодец, честное слово — он даже не почувствовал укола…
— Ну, вот и все, — весело сообщила она, снова пряча шприц и все остальное в специальный несессерчик. — Ждите меня, Антон Григорьевич, завтра, в это же время. Хорошо? Вы уж правда простите меня, что пришлось не вовремя вас сегодня потревожить.
— Да ну что вы, Аллочка, господь с вами! Какая там тревога, какое беспокойство! Вы лучше скажите, только честно, как мои дела, а? — Он даже опять сделал такое движение, словно собирался приподняться ей навстречу.
— Это что вы такое придумали, Антон Григорьевич! — строго остановила больного Алла. — Вам сейчас ни в коем случае двигаться нельзя, пока укольчик не рассосется. Ни вставать нельзя, ни беспокоиться, — добавила она многозначительно. — А вообще-то зря вы так волнуетесь. Ничего у вас страшного, обычные для вашего возраста ревматические явления. Курс лечения назначен вам вполне своевременно, так что… — Она на секунду задумалась, а потом вдруг предложила: — А давайте-ка я вас послушаю, а? Хотя я, как говорится, всего лишь простая медсестра, тем не менее опыт у меня уже ого-го какой! Со мной иногда даже лечащие врачи советуются…
Она запустила руки в свою вроде и небольшую, но, кажется, совершенно бездонную сумочку и извлекла из нее на этот раз новенький стетоскоп.
— Ну вот, ну вот, — говорила она через полминуты, прикладывая блестящую мембранку к худой старческой груди, — что и требовалось доказать. Шумов лишних никаких нет, сердце работает как часы, Антон Григорьевич, так что вы еще побегаете, побегаете! И запомните: у вас самый тривиальный ревматизм, что в вашем возрасте дело обычное. Конечно, ревматизм штука такая… От него даже митральный клапан может пострадать, но тут уж все от вас зависит. Ну, от вина, женщин и прочих… легкомысленных возбудителей придется, увы, отказаться. — Она рассмеялась, а взгляд ее при этом прокурорски задержался на журнальном столике возле постели. Она взяла стоящую на нем фаянсовую кружку, заглянула внутрь, понюхала. — Шутки шутками, Антон Григорьевич, а вот кофе обязательно следует исключить.
— Кофе — это да… Виноват, Аллочка…Понимаю, что вредно, но, знаете, привык. Другой раз в последнее время так трудно просыпаться… Сегодня, например, открыл глаза, а голова — как не моя. Все в тумане. Да и с памятью не то что-то… А как кофейку крепкого выпью — так вроде и получше… Да я и всего-то чашечку, Алла, неужели мне хотя бы этого нельзя иногда себе позволить?
— Чашечку? — переспросила Алла, тыча пальцем с массивным золотым колечком в сторону поллитровой фаянсовой кружки. — Вот эту бадейку вы называете чашечкой?! Знаете, Антон Григорьевич, я просто обязана буду доложить обо всем вашему лечащему врачу. Думаю, он отменит мои визиты. Какой смысл в наших уколах, если вы так себя ведете? Нам до завершения курса всего ничего, а вы… Или, может, вы хотите в больницу?